Московские дуры и дураки - [35]

Прекрасные почитательницы Ивана Яковлевича! На долю вашу больше всех пришлось выслушать упреков от г. Прыжова и потерпеть от него унижения. Примите же этот малый труд мой с тою любовию, какою вы всегда готовы, от нежного сердца вашего, награждать всякое доброе дело. Пусть он послужит вам опровержением взводимой от г. Прыжова клеветы на вас и истинным объяснением об Иване Яковлевиче.

Что же сказать нам самому Ивану Яковлевичу?

«Блажени, говорит Спаситель наш Иисус Христос, изгнаны правды ради; яко тех есть царствие небесное. Блажени есте, егда поносят вам и ижденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще мене ради»[16].

Вот вам, от нас и утешение, осужденный старец!

Господину Ив. Гавр. Прыжову от Ив. Яковлевича

Высокоблагородный сын Фемиды! Ревнитель правды, строгий судия и страшный обличитель! Честь имею доложить вам (пишу канцелярским слогом в том убеждении, что он более приличествует сущности дела и положению подсудимого), что я всем вышеизложенным оставался бы вполне доволен, и готов бы был, положа руку на сердце, сказать своему благодетелю за доброе слово его обо мне одно крепкое-русское «спасибо», — и больше не разглагольствовать, — если бы краткость изложения не оставляла мне места и самому — мне повести с вами речь свою; а ваше обдуманное или необдуманное (не смею пророчествовать) намерение — обойти меня, подсудного, своим вызовом на общественный суд гласности, не побуждало меня не оставлять начатого вами процесса — вовсе без апелляции. Вам и самим должно быть известно, что в подобных делах, истцам и ответчикам даются права — недовольным из них решением — переносить судопроизводство в высшую инстанцию, или просить в том же самом суде, по недостатку представленных фактов, переследовав его, вновь дать делу решение. А в нынешнее время, как я слышал, по мнению многих, нет выше и беспристрастнее того судилища, как «гласность», к которой и вы, м. г., два раза обращались уже на меня с жалобами. Позвольте же, м. г., и мне, впрочем в первый и последний раз, представить в то же верховное место несколько своих дополнительных пунктов, как для большего разъяснения, так и для совершенного уже окончания обо мне дела. Вот причины, по которым только я и сам решился говорить против вас! Прошу принять их в уважение.

Не знаю, довольны ли остались произведением вашим русская литература и русская почтенная публика (славянская же, как вижу, довольна, потому что статью вашу читал ученый Славянин Ганка); но могу быть уверен, что беллетристика «Нашего Времени» от сочинения вашего — в восторге. Ей первой принадлежит честь, исключая Моск. Ведомости, познакомить ту и другую с убогим житием моим; а потом уже книжке вашей выпала счастливая доля — подарить публику и моим страшным (впрочем не для всех) образом. Какая милая находка, какой драгоценный подарок!! Богатей, богагей русская литература! Изучай просвещенная публика странного старца, Ив. Яковлевича, доколе жив — милостивец мой, Ив. Гавр. г. Прыжов! Ив. Яковлевич теперь весь у вас в руках, даже не нужно к нему и ездить в «безумный дом»! Стало — и русская литература и русская публика удовлетворены? Но, признаюсь вам откровенно, м г., я, на первый, раз, остался очень недоволен таким гомерическим поступком вашим со мною; я посмотрел на ваши произведения с негодованием. Я думал: что если теперь, и в самом деле, все, не исключая и моих давнишних почитателей и почитательниц, запасутся книжкой г. Прыжова и вдруг перестанут делать обычные и полезные для меня и всего «безумного дома» визиты? Что тогда будет со мною и братиею? Но, о счастливая мысль! Спасибо, что ты поспешила на выручку хилого и скорбного старика, и скоро шепнула ему утешение: «не бойся старец, говорит она: книжкам г. Прыжова ведь стоить 75 к.; а к тебе прийти — только 20»! Что это? Я, кажется, заговорил уж не по-старчески; я уж забыл, что я подсудимый, и что я хотел выставить здесь только необходимые и приличные делу нашему пункты? простите м. г., вот они:

1.) Древние философы, вероятно и вам известно, прежде нежели приступали к изучению других, говорили: cognosce te ipsum (познай самого себя)! Это наставление они заповедали и нам. Но вы, м. г., им не хотели воспользоваться и поступили совершенно вопреки этому мудрому правилу: вы, прежде нежели изучать себя, начали изучать меня; а от того учение ваше обо мне вышло не верно и не полно, а заключение о лжепророчестве — совершенно ложно. М. г.! Мне кажется, что мы без самопознания, все равно, как врачи без достаточного знания науки анатомии. Правда ли это?

2.) Если мы решаемся на какое-нибудь действие, то не иначе, как вследствие того, что мы вполне постигли чувствами, умом или верою. Но так ли вы, м. г., поступили со мною, решась издать в свет свое сочинение обо мне? Из вашей книжки того не видно, хотя вы и подходили ко мне с тем намерением, чтобы изучить меня. Вы говорите, что у вас «не достало духу рассмотреть меня»; а стало — и понять меня. Как же вы книжку-то издали? И как составилось понятие-то у вас, что я лжепророк?

3.) Опыт показывает нам, что мы любим смотреть на других с худой только стороны и не считаем за грех принимать такие меры один против другого, какие считаем приличными против подобных себе — против таких, как мы сами. Стало — каковы же мы сами? Но этого вам, м. г., не решить, потому что, как в первом пункте замечено, вы изучаете только других. Теперь по справедливости скажу вам: если бы и вы подошли ко мне с другой стороны — лучшей, то, вероятно, нашли бы что-нибудь и во мне получше, — и тогда, я уверен, не провозгласили бы меня лжепророком ни, даже, пророком.