Московская ведьма - [40]

Марина была уверена, что через секунду провалится в глубокий и спокойный сон, но не тут-то было. Машина сделала резкий манёвр, и Марина очнулась.

– А куда мы едем? – спросила она, кажется, у самой себя.

– Ко мне домой, выполнять вторую часть контракта, – ответил Велиор и снова наполнил Маринин бокал.

– Но я… я очень устала, – запротестовала Марина, – может, в другой раз?

– А чего тянуть? – усмехнулся Велиор. – Отдохнёте у меня, я вам новые простыни постелю…

Левый глаз искусителя коротко вспыхнул зелёным. Марина молча выпила второй бокал до дна.

– Уговорил, чертяка языкатый…

Велиор закатился тяжёлым раскатистым смехом.

– Вот и чудненько, – бросил гопник через плечо и ощутимо надавил на гашетку.

Через некоторое время Марина всё-таки уснула, и дорогу до Велиорова дома её память сохранила лишь частично. А дальше всё пошло будто в каком-то дурном кино, смотренным одним глазом. Гопник проводил её в какую-то комнату, где Марина на полном автопилоте разделась, в душе соскребла с себя прилипшие взгляды «юных художников», что-то поела и плюхнулась в огромную разобранную постель.

11. Цвет не пахнет

Марина проснулась с совершенно чистой головой и ощущением, что в комнате не одна. За окном было ещё темно. Марина нащупала рукой телефон, который вечером оставила рядом с подушкой, и посмотрела время – половина седьмого – потом, повернувшись в сторону, увидела на фоне окна знакомый профиль и по-кошачьи поблёскивающие в темноте зеленоватые глаза.

– Если я вас напугал, простите великодушно, – сказал Велиор.

– Нет, мне не страшно, – сказала Марина, – просто немного неожиданно.

В сознании скакали события прошлого вечера. Марина тряхнула головой, чтобы убедиться, что это всё не сон и, совершенно не стесняясь, откинула с себя одеяло.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Велиор, который переместился от окна в сторону и стал практически невидим.

– Спасибо, хорошо, – отозвалась Марина, – голова, по крайней мере, не болит.

Даже в темноте было видно, что собеседник широко улыбнулся.

– Тогда, может быть, приступим к делу?

– К делу? – уточнила Марина.

Улыбка стала ещё шире:

– Я имел в виду вашу часть контракта.

До Марины наконец-то начало доходить, чего же от неё хотят.

«Вот это и называется чертовщина, – подумала она, – сначала напоить девушку, а потом притащить чёрт знает куда, чтобы заставить её себя нарисовать…»

Свет медленно зажёгся, и стала видна комната, в которой по воле раннего гостя Марине пришлось ночевать. С первого взгляда Марина квалифицировала это место как дорогущий номер в каком-то дорогущем отеле, поскольку всё вокруг смотрелось слишком, до приторности помпезным, вычурным, ненастоящим… оно просто не могло быть местом, где люди могли жить постоянно.

«Или, может, музей какой? – подумала Марина. – Кусково какое-нибудь или Архангельское…»

Единственным предметом из обычного мира здесь оказался стоящий в центре комнаты деревянный мольберт с установленным на нём подрамником формата где-то метр на полтора. Рядом на маленьком столике лежало всё необходимое для творчества: кисти, палитра, симпатичная латунная маслёнка и флакон разбавителя.

Марина поднялась с кровати. Сердце её под ночнушкой забилось чаще, но не от резкого движения – просто она не видала ничего подобного, наверное, со школьных времён. Марина бросила на Велиора полный восхищения взгляд, и от неожиданности снова плюхнулась на кровать: тот был в чёрном вышитом серебром дублете и таких же штанах с буфами. Да ещё в усах и испанской бородке! Закинув ногу за ногу, восседал он на не очень вписывавшемся в остальной интерьер готическом кресле с высоченной спинкой.

– Я позволил себе немного пофантазировать, пока вы спали, – сказал он. – Это мой выходной костюм. Работа одного мастера из тогда ещё испанского Неаполя.

Марина снова пробежалась по гостю глазами. Её взгляд выхватил золотой медальон на груди, несколько огромных перстней на обеих руках и маленькую искорку бриллиантовой серёжки в левом ухе.

– Ну так что? Вы готовы работать?

– Сейчас? Но красками же можно писать только при естественном освещении… – неуверенно сказала Марина, – меня, по крайней мере, так учили…

– Ай, бросьте, – скривился Велиор, – Пикассо работал по ночам, и ничего. И этот, как его… Хуссепе де Рибера чуть ли не при свете свечи написал свои лучшие работы. Не пытайтесь избежать неизбежного, как говорил один малоизвестный инквизитор.

Велиор выдавил из себя неприятную улыбку. Марина юмора не поняла, но тоже улыбнулась.

– Ну так что?

Марина снова встала с кровати и, в чем была, подошла к мольберту. Взяла с лотка графитный карандаш и повертела его в руке. Холст притягивал и отталкивал одновременно.

– Не знаете, с чего начать?

Марина задумалась. Она и вправду не знала, с чего ей начать.

– Сначала набросок. Смелее, не бойтесь.

Чёрный кончик грифеля несмело коснулся загрунтованной поверхности, со знакомым шуршанием двинулся сначала вверх, затем чуть вправо, затем опять вверх…

– Постарайтесь не наделать школьных ошибок, – послышалось из-за холста, – помните, любитель бросается на детали, старается их как можно точнее выписать, упуская при этом общую композицию светотеневой рисунок, пропорции…