Московская ведьма - [34]

– Мы тогда с вами так и не познакомились, – сказала она, – меня зовут Елена Сергеевна, можно просто Елена. Я – Сашина мама.

Михаил слегка поклонился. Они действительно не успели познакомиться, когда он принёс сюда окровавленную Сашу. Тогда в доме начался переполох с охами и ахами, и Михаил предпочёл быстро, но с достоинством удалиться. Ему, правда, через некоторое время пришлось возвратиться, чтобы вернуть велосипед, но он не стал заходить в дом, а просто прислонил орудие преступления к стене дачи, предварительно вытерев с руля кровь.

– Я просто хотел узнать, как Саша, – сказал Михаил, чувствуя, что пауза затягивается.

– А вы проходите в дом, Саша там, – с готовностью сказала Елена и махнула рукой в глубину дачи. – Саня, у нас гости! Ой, я прошу вас, не разувайтесь!

Михаил всё-таки снял свои видавшие виды кроссовки и, поблагодарив небеса за одинаковые и вполне приличные с виду носки, прошёл внутрь.

Предмет его платонического обожания сидел в большом плетёном кресле в центре маленькой, но уютной комнаты. Справа от кресла стоял кожаный диванчик, весь заваленный книгами, а слева – частично опустошённый книжный шкаф с распахнутыми дверцами. Прямо напротив кресла на тумбочке стоял маленький черно-белый «Рекорд» и показывал «Санта-Барбару».

Саша была одета в детскую пижаму в мишках и мячиках. Её рот, щёки и пальцы были очаровательно измазаны вареньем, которое она черпала ложкой из стоявшей на полу банки и намазывала на булку московскую, какие продавали в сельпо.

– Привет, Михаил Волошин, – точно как во сне сказала она и улыбнулась сладкими губами, – хочешь варенья?

– Хочу, ответил Михаил, хотя варенье ненавидел с детства.

– Тогда садись на диван.

Когда Михаил сгребал в сторону книги, освобождая себе место, он взглядом выхватил знакомый серый корешок. Перевернул и обмер: Набоков, «Лолита».

«Везде знаки», – подумал Михаил, затолкав поглубже Владимира Владимировича с его латентной педофилией.

– Ну, рассказывай, – сказал он, провалившись седалищем в диван.

И Саша в подробностях рассказала Михаилу, как её отвезли в Троицк и наложили там целых два шва, потому что одного старому усатому хирургу показалось мало.

– Теперь шра-а-ам останется, – с фальшивым вздохом сообщила Саша.

– Это не беда, – поспешил успокоить её Михаил, – у меня тоже есть шрам на ноге, я в детстве на разбитую бутылку упал.

Саша навела на него огромные серые глазищи.

– Ну, ты не сравнивай… ты же мужчина, тебе мини-юбок не носить.

Михаил понял, что сказал глупость. Перед ним, безусловно, сидел уже не ребёнок, а молодая девушка, которая очень скоро станет молодой женщиной. От осознания только что сделанного открытия Михаил громко почесал небритую щеку.

– Мама сказала, что есть такой специальный крем, – задумчиво проговорила Саша, – его намажешь сверху, и ничего видно не будет.

– Я думаю, сценический грим подойдёт… – предположил Михаил, – которым актёры гримируются.

– А у тебя он есть? – оживилась Саша.

– Честно говоря, нет, но у меня есть друзья – театральные актёры, я могу спросить…

В этот момент в дверь постучали. Михаила в бок кольнуло давно забытое ощущение, которое он испытывал при малейшем шорохе за дверью, когда в девятом классе сидел на диване у Риты Шаховой и якобы занимался с ней английским…

Это была Сашина мама. Она прикатила в комнату маленький столик на колёсиках, на котором было накрыто на двоих. Теперь на ней очутилось цветастое летнее платье и вечерний макияж. В комнате немилосердно запахло духами категории «К».

Дальше были чай, разговоры и пирожные.

Михаил ушёл из гостей поздно. В посёлке уже зажглись фонари, когда его сутуловатая фигура проследовала по улице Полевой в направлении пансионата. Он намеренно выбрал самую дальнюю дорогу: ему совсем не хотелось возвращаться в общество своей почти жены, почти тёщи и почти тестя. Примерно в тот же самый момент, когда он сознался себе в любви к Саше, он сделал ещё одно признание: он не хочет иметь с этими людьми ничего общего.

Дома его ждал скандал.

Следующие несколько дней прошли для Михаила в размышлениях, перепалках со Светланой и мучительных поисках предлога снова зайти в гости к Саше. Наконец к концу недели Михаил нашёл способ легально бывать у Серовых. Тот оказался до банального прост, и было совершенно непонятно, почему Михаил не догадался раньше. Он достал с чердака старый мольберт Светланиного деда – тот был художником-любителем – кисти, краски и холст, и притащил всё это к одуревшим от неожиданности Саше и её маме.

В тот же день Михаил принялся на работу. Светлане он решил ничего не объяснять, а лишь сообщил, что на него наконец-то снизошло вдохновение, и ему просто необходимо выплеснуть его на полотно. По какой-то причине Светлана не стала ему мешать и даже не поинтересовалась, заплатят за работу или нет.

Михаил приходил к Серовым каждый день после завтрака и работал до самого вечера. Для конспирации он трудился сразу над двумя портретами: до обеда ему позировала Саша, а после – Елена Сергеевна, которая всякий раз к его приходу нелепо и празднично наряжалась. Михаил не сразу понял, что одинокая сорокалетняя женщина имеет на него вполне определённые виды. А когда эта, совершенно очевидная для женщин и также совершенно неочевидная для большинства мужчин догадка, наконец-то прорвалась в его голову, он испытал чувство острого омерзения к самому себе. Очередной привет от Владимира Владимировича был подобен хлёсткой пощёчине мокрой ладонью, полученной за дело.