Московская ведьма - [14]

– Марина Владимировна, – ответила Марина, снизив ему оценку до шести: лысина есть лысина.

После этого они, болтая о том о сём, отстояли традиционную очередь в гардероб, освободились от верхней одежды и подошли к огромному зеркалу, которое, должно быть, видело всех, кто когда-нибудь приходил в театр.

– Если верно, что всякий, кто посмотрелся в зеркало, остаётся там навсегда, то там сейчас перенаселение, – перехватил Маринину мысль Михаил Дмитриевич.

Марина улыбнулась его отражению и убрала расчёску в сумочку.

– Ну что, пойдём в зал или ещё погуляем? – поинтересовался Маринин неожиданный кавалер, предлагая ей свой локоть.

– Погуляем, – ответила Марина и положила руку на мягкую шерсть пиджака.

Происходящее на сцене никак не захватывало Марину вплоть до неожиданного антракта. Что-то мешало ей, как в прежние времена, мысленно крикнув «Верю!», поплыть на одной волне с персонажами и автором. Хотя, с другой стороны, скучно тоже не было. Она следила за представлением, не упуская из внимания сюжетной нити, с интересом рассматривала костюмы актёров и декорации. Её новый знакомый, избавившийся от отчества и ставший просто Михаилом, за всё первое действие не издал ни звука, разве что пару раз совершенно к месту поаплодировал. Марина очень боялась обратного – что в соседи попадётся «комментатор» или, не дай бог, «альфач», который начнёт её клеить прямо по ходу пьесы.

– Ну что ж, первый акт нам уже отыграли… – констатировал Михаил, поднимаясь с места.

– И одно лишь сумели понять… – приняла подачу Марина.

– Чтоб в буфете мы не стояли…

– Нужно нам поскорее бежать!

И новые знакомые, на ходу улыбаясь друг другу, потрусили к выходу.

– Шампанское и бутерброды не подходят к пьесе, – совершенно серьёзно заявил Михаил, когда подошла их очередь, – непременно нужно что-нибудь испанское…

Выражение обезображенного косметикой лица пухлой молодой буфетчицы без слов показало её отношение ко мнению покупателя.

– Тогда, может, красное вино и вот это вот миндальное печенье? – предложила Марина, указав на большую вазу с выпечкой. – Выглядит вполне аппетитно и старомодно.

– Да будет так! – и Михаил громко щёлкнул пальцами, заставив толстушку за стойкой вздрогнуть. – Вино и печенье, сеньора, что может быть лучше!

– Я тут с вами заикой стану, – пробормотала буфетчица, выдавая заказ.

Приложив руку к груди, Михаил поклонился с шагом назад и взмахнул перед собой несуществующей шляпой, что вышло у него довольно забавно.

– Прошу прощения, сеньорита, и в мыслях не было вас пугать.

– И меня тоже, – поддакнула Марина, сделав книксен.

– Вам бы на сцену, – сказала смущённая до румянца буфетчица, – обоим.

– А кто вы по профессии? – спросила Марина, пригубив вина, хотя от напряжения ей хотелось высадить бокал одним глотком и тут же заказать ещё один.

– Я художник, – ответил Михаил, – точнее, копиист.

Марина свистнула про себя и хлебнула ещё вина.

– Копиист?

– Это тот, кто занимается профессиональным копированием картин известных художников.

Марина заметила, что после того, как Михаил произнёс словосочетание «известных художников», у него едва заметно дёрнулась левая щека.

– То есть, вы делаете… ну, эти, подделки, – сказала Марина и испугалась собственной глупости.

– Копии, – спокойно поправил её Михаил. – Я специализируюсь на французских импрессионистах, сейчас на них большой спрос, но могу и русскую классику сварганить, если очень попросят. Заказчики самые разные – от наших богатеев до иностранных медицинских клиник. Там, знаете ли, любят, чтобы где-нибудь в перевязочной висел Синьяк, а в процедурной – Ренуар. Говорят, это успокаивает пациентов и внушает им мысли в финансовой состоятельности клиники.

Михаил улыбнулся. Марина отметила, что он довольно мил и аккуратен для художника. Она сама рисовала в молодости и имела среди этой братии массу знакомых. Все они как один были хамоватые, не слишком следящие за собой, похотливые эгоисты.

– А вы чем занимаетесь? – спросил Михаил, пытаясь без потерь справиться маленькой вилочкой с твёрдым и скользким печеньем.

Марина в ответ махнула рукой:

– Тем же, чем и все – работаю в о-фи-се.

Михаил отложил вилку в сторону:

– А поконкретней?

– Давайте не будем обо мне, – попросила Марина, ещё раз махнув рукой, – лучше расскажите о себе. Мне, правда, интересно.

Глаза её собеседника немного расширились, потом заметно сузились, а на губах проявилась странноватая, но совсем не злая улыбка.

– Ну что ж, слушайте, – на выдохе произнёс Михаил, и очень скоро Марине стала известна укороченная версия жизни её соседа по круглому столику, на котором стояли два пустых бокала и две тарелочки с недоеденным печеньем.

Михаил оказался старше Марины ровно на десять лет. Он вышел в большую жизнь из благословенного училища имени Строганова в восемьдесят седьмом, когда ещё всем без исключения было уготовано определённое место в этой жизни. Место Михаила оказалось в мастерской заслуженного художника СССР Афанасия Михайловича Палочкина, где он постиг основы профессии и научился пить не хуже обозначенного заслуженного художника. Михаил успел поработать над масштабными полотнами мэтра: «Покорители Забайкалья», «Слава победителям» и «Смерть молодогвардейцев», когда огромная советская родина с тихим стоном умирающего навсегда отправилась в предыдущие главы учебника истории. Через некоторое время туда же отправился и сам Афанасий Михайлович. Тогда, как и у всех, у Михаила началась новая жизнь. Бесплодные попытки обрести известность или хотя бы финансовое благополучие на ниве живописи привели нашего героя сначала в коммерческий ларёк, потом в охрану, а уже после кризиса в условную гильдию копиистов, члены которой осуществляли мечты нуворишей иметь в своих загородных особняках что-нибудь из Мане, Ренуара или, на худой конец, Писсарро. Правда, путь его к этому вполне легальному занятию был слегка тернист: поначалу он промышлял подделками и даже имел отношение к печально известной черниговской школе, но вовремя одумался и, покинув рискованный бизнес, нашёл приют в спокойной гавани легального копиизма.