Московская плоть - [2]

Иногда Дмитрию Ивановичу хотелось спросить, что курит князь, но он находил такой вопрос вторжением в privacy и не позволял себе.

– Очень интересно, Петр Алексеевич. Вы бы записали для истории, а то ведь выйдете на воздух – опять позабудете.

– Да полноте, Дмитрий Иванович, кто ж рукописное читать теперь станет? – махнул рукой идеолог анархизма.

– Так и не надо рукописное! Кто говорит про рукописное? Сайт себе заведите или бложек. А я к вам трафик перенаправлять буду со своего. А то, поди, все на политических форумах подъедаетесь?

– Чем же там подъедаться, милостивый государь? Там все бесплотно, бестелесно. Одно благорастворение воздухов без изобилия плодов.

Князь помолчал, глядя на свои черные берцы, затянул потуже ремешок кожаного летного шлема, затем, отворив окно, забрался на широкий подоконник и с возгласом «Первый пошел!» неловко выпал в морозный декабрьский вечер. Невозможность обретения читательского билета – по причине отсутствия московской регистрации и абсурдности предъявления в группу приема и записи читателей Российской государственной библиотеки своего диплома Пажеского корпуса, хоть и с отличием, – не оставляла ему выбора. Так бывает: властитель дум миллионов не имеет ни малейшего шанса оформить себе читательский билет в библиотеку, на пыльных полках которой покоятся тома его произведений – плоды бессмертных дум.

Появившись на свет в одном из особняков тихих Пречистенских переулков, где жизнь, казалось, течет вне русла времени, князь, войдя в ум и созрев душою, озаботился возвращением фальшивой Пречистенки в честное лоно Чертолья и весьма в этом преуспел: с одна тысяча девятьсот двадцать первого года на протяжении семидесяти двух лет – в самые тоталитарные времена, что само по себе удивительно, – улица носила имя идеолога анархизма, вновь став заповедным местом, коим оно и было в начале времен. Заслуги князя в перекодировке Колыбели московского комьюнити по достоинству оценило его руководство, в результате чего и приобщило его светлость доподлинно. Но все в жизни этого непростого места повторяется циклично. Новая смертная власть оказалась святее Папы Римского и, перекрестившись на сорок сороков церквей, а также (чем черт не шутит?) трижды сплюнув через левое плечо, вновь объявила Чертолье пречистым. Освятила его одним только своим постановлением за порядковым номером и подписью.

И все-таки виделась Дмитрию Ивановичу в суждениях князя некая злонамеренная гипербола: и Москвич не так прост, хоть и затуркан, и Случайный человек не такой уж провидец, чтобы самую суть с налету разглядеть. Напротив, полагал Дмитрий Иванович, Случайный человек ЭТОГО никогда не заметит, а станет таращиться на Царь-пушку да на Царь-колокол, ну еще, пожалуй, по магазинам бегать. Да так растеряется, что ничего и не купит путного. И, отбросив философические экзерсисы князя, великий химик вновь обратился к приятностям. Ах, как же это хорошо, подумал он, увидев заглянувшего в курилку молодого человека, что любознательное юношество еще заходит в эти стены, пропитанные наукой и культурой! Юные и горячие студиозусы несут сюда свою плоть и кровь, не забывая и продолжая питать своих великих учителей… Он смахнул украдкой светлую слезу и вытер о дурно сидевший пиджак руку. С руками сего господина постоянно что-то происходило. Однажды, читая лекцию, он несколько раз отмахнулся от назойливой сентябрьской мухи, летавшей над кафедрой, и неожиданно поймал ее. Не прерывая лекции, а только изумившись лицом, Дмитрий Иванович сунул руку с мухой в карман сюртука и некоторое время решал, как ему выйти из неловкого положения. Аудитория, затаив дыхание, следила за рукою лектора, топорщившей карман. Выпускать муху было глупо и пораженчески, а держать в руке тоже глупо, да плюс к тому – щекотно. И когда господин лектор, совладав с собой, размазал муху пальцами по ладони, произведя при этом волнообразные движения поверхности кармана, заметные со стороны аудитории, впечатлительная барышня из первого ряда, зажавши рот ладонью, выскочила вон из аудитории.

А с князем у них и при жизни-то взаимопонимания не было. Слишком разное содержание химик и анархист вкладывали в понятие «реакция». Но мысль о том, что прошлое питается настоящим, без сомнения, заслуживала внимания.

1

Людям свойственно ошибаться. Как единолично, так и всем скопом. Людям свойственно стремление докапываться до скрытого и при этом не замечать очевидного. Возможно, вся эта история так и не стала бы достоянием общественности или приобрела бы со временем совсем другой окрас, если бы не прыткий корреспондент газеты «Московские слухи» Петр Передельский. Но таково назначение этой профессии: найти потаенное и обрушить его на головы ничего не подозревающих граждан.

Никакого продуманного плана у корреспондента сроду не водилось, и действовал он сумбурно и бессистемно, полагаясь лишь на подсказки окружающей среды. И, следует признать, среда не скупилась, преподнося ему немало сюрпризов. Взять хотя бы вчерашнее посещение Ленинки: заглянув в курилку в поисках знакомых, Передельский был поражен сходством стоявшего там мужика с Менделеевым. Словно с портрета сошел в школьном кабинете химии, подумал Передельский, не затрудняясь во внерабочее время сочинением свежих, нештампованных сравнений. И поскольку этот случай был не единственным – Передельскому и раньше доводилось в разных московских учреждениях встречать людей, похожих на известные исторические персонажи, – он наметил себе обязательно развить эту тему в какое-нибудь мистическое эссе.