Московская плоть - [18]

– Может, он отравился чем-нибудь? – простодушно предположила подруга.

– Люся, включи мозги: в клубе с барной стойкой из оникса и золотым пилоном нельзя ничем отравиться. Да и не ел он ничего. Только шампанское пил. Так шампанское это и я пила. Нет, тут что-то другое.

– Наркоман, может?

– Не знаю даже. Он все время куда-то отходил. Вроде встречался с кем-то. Но постоянно был у меня на виду. Ничего такого. Перекинется с кем-нибудь парой слов, чмокнет, и – адью. Ладно, мне пора. Кобры уже не знают, к чему еще придраться. Заели совсем. Представляешь, автоподставу мне сегодня устроили. Машину из-за них разбила.

– Да ты что?! Ужас! ГИБДД хоть вызвала?

– Вызвала. Только что толку? – пожала плечами Маша. – Там только я и опора. И ни одного свидетеля. Пойди докажи, что подстава была… Страховщики занимаются.

Девушки вышли из кафе в грязные снежные московские хляби.

– Маш, в паркинге камеры видеонаблюдения должны быть.

– Ой, я как-то не подумала…

– Ладно, ты же умная. «Плешка» с красным дипломом – это, считай, знак качества на сером веществе. Разберешься как-нибудь, – утешила Машеньку подруга, и девушки, придерживая капюшоны на ветру, распрощались на Кадашевской набережной.

11

Персонал клуба, прекрасно осведомленный о привычках своих завсегдатаев, приводил клиента в чувство самыми высокотехнологичными методами. На то был врач, коего клуб содержал во избежание скандалов: клиент не должен был отдать концы вследствие каких бы то ни было излишеств прямо в клубе. Кабинет врача представлял собой настоящую реанимационную с самым современным оборудованием, которого не то что в стране, в Москве еще не было. Этот «уголок здоровья» появился в клубе благодаря известному меценату, озабоченному состоянием здоровья и характером времяпрепровождения своих отпрысков, которых ему никак не удавалось сбагрить в Лондон, чтобы они поучились там чему-нибудь полезному. Юнцы прилетали, зависали в Fabric или The End, а потом, протрезвев в участке и поняв, что дальше придется шевелиться самим, ехали в Хитроу и ближайшим бортом возвращались домой.

Полдень застал Внука в «уголке здоровья» под системой, через трубки которой в его организм капала бурая жидкость из флакона. В специальной камере при температуре минус восемнадцать градусов хранилась еще и «голубая кровь» – знаменитый перфторан, стоивший жизни его изобретателю. Бедняга повесился, затравленный руководством, а дальнейшие клинические испытания препарата были запрещены, несмотря на положительные результаты. Тем не менее каждые две недели – срок хранения препарата – запас возобновлялся. Дело в том, что чистая публика, поднятая на ноги и возвращенная к жизни перфтораном, не годилась больше к употреблению членами комьюнити. И именно комьюнити приложило тогда руку к его запрещению. Но для некоторых все же были сделаны поблажки.

Доктор смотрел на руку Уара с тонометром-напульсником и с тревогой фиксировал бесконечный «Error» на дисплее. Клиент между тем дышал ровно. Спал, иногда причмокивая во сне.

– Ничего не понимаю… – бормотал доктор, воровато поглядывая на лицо пациента. Смирившись наконец с безрезультатностью своих усилий, он перестал давить на кнопку электронного прибора. Намотав манжетку тонометра на собственное запястье, проверил – прибор выдавал достоверный результат.

Наконец пациент открыл глаза, стал отчетливо различать рубиновый крест с полумесяцем над дверью, платиновую оправу очков доктора и спросил, который теперь час.

– Полдень, – констатировал доктор.

Внук наморщил лоб, пытаясь припомнить сегодняшний расклад.

– Вас повезут или желаете сами сесть за руль? – поинтересовался доктор.

– Кучера с форейтором найму… Ну что за допрос, любезный? – поморщился Внук.

– Тогда извольте еще часок полежать ровненько, – огласил приговор доктор.

– Належался, – коротко ответил Внук, вынул иглу из вены, лизнул внутренний сгиб локтя, отказавшись от пластыря. Доктор нажал кнопку звонка. Девушка в униформе внесла вешалку с отглаженной сорочкой Van Laak. Уар полагал, что правильный клуб должен быть осведомлен о предпочтениях своих клиентов. Он сел на реанимационном столе, свесил ноги и откинул простыню, обнажив на левой стороне груди тату в форме летучей мыши. Доктор с беспокойством смотрел на синеватый оттенок кожи пациента и его набухшие вены.

– Э-э-э… а давайте-ка я давленьице вам измерю?

Рука доктора потянулась к тонометру, в глазах читался исследовательский зуд.

– А давайте-ка не давайте, – жестко осек доктора Внук.

– Как вам будет угодно, – огорченно вздохнул и послушно сложил лапки на груди доктор, хорошо помнивший, за какие таланты и на какое жалованье его пристроили работать в это заведение.

Осмотрев себя, Внук обратился к девушке:

– А исподнее?

– Непременно, – ответила та, наскоро изобразив книксен, и подала клиенту упаковку белья «Альберто Мазотти» и пару носков от Falke.

Приняв душ, Уар изволил одеваться, размышляя о предстоящем бранче: «Савой» или «Vаниль»?

Проходя через атриум клуба, бросил метрдотелю:

– Челядь дерзит… Давлением моим интересуется…

– Не губите, барин!.. Больше не повторится! – кинулся ему в ноги метрдотель.