Московия. Легенды и мифы. Новый взгляд на историю государства - [139]
Сочувственно относился к кандидатуре и митрополит Филарет, о чем свидетельствуют его грамоты. Как близко было воцарение Владислава, доказывает, между прочим, факт, что в последних числах августа 1610 года стали уже приводить жителей Москвы к присяге королевичу. Присягнуло в первый же день, 27 августа, 10 000 человек, но присяга не ограничилась одним только днем.
Присягали открыто в Успенском соборе. После того от временного правительства разосланы были по городам известительные грамоты о выборе в цари Владислава, с приложением крестоцеловальных записей, по которым должна была совершаться ему присяга. Даже подозрительный к полякам и не сочувствовавший воцарению иноземца патриарх Гермоген соглашался признать Владислава царем под условием, если от выбранного в цари королевича не будет никакого нарушения православной церкви. Были отчеканены медали на избрание королевича, печатались его портреты с надписью: «Владиславъ, принцъ польски, королевичъ московски», чеканили монеты с надписью: «Великiй князь Владиславъ 3iгмонтовичъ» и т. д.
Имя новоизбранного царя поминалось в церквах, печаталось в церковных книгах.
Провозглашение Владислава царем московским объясняется взаимною завистью бояр и убеждением, что никто из бояр не удержится на престоле и не сумеет внушить к себе уважение.
Правившая в Москве боярская дума тем временем снарядила великое посольство к королю Сигизмунду под Смоленск, с поручением вручить ему официально подписанный всеми членами правительства «договор» об избрании королевича и просить Сигизмунда дать сына на московский престол. Это «великое посольство» состояло почти из тысячи лиц, представителей всех сословий. Во главе посольства стояли митрополит ростовский Филарет и князь Голицын, а в числе многих другим видных московских деятелей, входивших в состав посольства, находился также и Авраамий Палицын. Вопрос о том, кто будет царем московским, казался уже окончательно решенным. В Москве со дня на день ожидали прибытия королевича, но тут неожиданно явился новый претендент на московский престол в лице самого короля Сигизмунда. Подстрекаемый недальновидными католическими своими советниками, мечтая о соединении Польши и Москвы в одно государство под одним, общим скипетром и опасаясь, как бы москвичи не уговорили Владислава принять православие, Сигизмунд отстранил кандидатуру королевича и потребовал престол для себя, без всяких уступок в пользу русской церкви.
Решение короля Сигизмунда явилось второй услугой, оказанной Московскому государству, — услугой, правда, невольной; с точки же зрения соблюдения польских интересов это была великая, роковая историческая ошибка. Она частью возбудила, частью усилила настроение против поляков как со стороны бояр, так и народа, а в особенности духовенства; она дала толчок тем событиям, которые поляки предвидеть не могли и которые завершились избранием на царство Михаила Федоровича Романова и возвышением Москвы. Польша же с той поры стала постоянно утрачивать свои позиции сильной державы.
Так русские не образовали великого общеславянского государства и не вошли в семью европейских народов.
Оставшись азиатами, мы пошли по пути рабовладельческого строя, надолго отстранившего нас от европейского прогресса.
Но мир на русской земле не устраивал извечных недругов Московского государства — казаков, которые вознамерились посадить на трон «Маринкина паньина сына». Против этого выступал Гермоген, проклявший юного царевича.
Против казаков и поляков стал мутить народ некий Козьма Сухорук, прозванный Мининым по имени своего отца.
Кузьма Минин, который был всего лишь торговцем в Нижнем Новгороде, почему-то посчитал, что установление мира и спокойствия в Москве под властью царя Владислава для него неприемлемо. Чтобы изменить положение дел на московском престоле, он решил сам включиться в борьбу, создавая свое собственное ополчение. При этом Козьма не останавливался и перед принуждением: «Уже волю взем над ними по их приговору, с Божиею помощью и страх на ленивых налагая». «В этом отношении, — по словам С. Ф. Платонова, — он следовал обыкновенному порядку мирской раскладки, по которому окладчики могли грозить нерадивым и строптивым различными мерами взыскания и имели право брать у воеводы приставов и стрельцов для понуждения ослушников».
Обвиняли Минина в исключительной жестокости и крутости и даже в том, что он «пустил в торг бедняков», т. е. продавал бедняков в рабство… на благо отчизны! В России всегда благо Отчизны считалось выше блага какого-то работяги.
Лица, взявшиеся за образование нового ополчения из «последних людей» Московского государства, отнюдь не желали повторять ошибок Ляпунова и поэтому решили совершенно отделить свое дело от казаков, занимавшихся в нашей стране разбоем и насилием. Решение пользовалось общим сочувствием всей земщины. На призыв нижегородцев о сборе ратников первыми откликнулись смоленские дворяне, лишенные своих имений Сигизмундом; они получили было земли в Арзамасском уезде, но Заруцкий изгнал их и оттуда. Нижегородцы послали смолян бить челом Пожарскому, чтобы он немедленно прибыл.
