Моше и его тень. Пьесы для чтения - [18]
Анна: Лежи, лежи…
Этингоф: Нет, нет, пора вставать… (Поднимаясь с дивана). Мне кажется, что-то произошло. Что-то странное, нелепое, невозможное. Похожее на Эйфелеву башню или пирамиду Хеопса… Где Он?
Анна: Не знаю.
Этингоф (идет к кладовке): Наверное, это глупо, но я почему-то чувствую, что его здесь уже нет. (Быстро открывает дверь и заглядывает в кладовку). Пусто.
Анна: Какое счастье!
Этингоф: Не говори так… В конце концов, это Он все придумал. И тебя, и меня, и всю эту историю, в которой мы встретились…
Анна: Пускай, пускай. Какая теперь разница?.. Ведь все уже позади, правда?
Этингоф (лихорадочно): Все к лучшему, к лучшему!.. В конце концов, разве может быть по-другому, если все, что должно было произойти – произошло, а то, что должно было случиться – случилось?.. Если все дела сделаны, все слова сказаны, а все новости превратились в банальности, от которых тошнит?.. Неужели после этого мы останемся здесь хотя бы еще на полчаса?.. Никогда, никогда!
Анна: Никогда!..
Этингоф: Мы уедем, уйдем, убежим…
Анна: Да, да!..
Этингоф: Прочь отсюда, от этой чертовой квартиры, от этих бессмысленных разговоров, от этих живых мертвецов!..
Анна: Да, да!..
Этингоф: Пустим корни в другой земле, будем расти, как секвойи, как эвкалипты, как лиственница, сто лет, двести лет, тысячу лет, рядом, вместе, переплетая ветви, встречая рассветы и слушая шум листьев и дробь дождя!.. Там, где никто не придет, никто не скажет нам: эй, вы, ваше время кончилось, убирайтесь вон, потому что уже подросли другие, которые требуют для себя места…
Анна: Да, да!.. Мы убежим, убежим…
Звонит телефон.
Этингоф и Анна (телефону): Его нету!
Анна: Его нету.
Этингоф (шепотом): Это Фрида Марковна.
Анна: Чертова Фрида Марковна!.. Зачем она звонит, если нас уже нету?
Этингоф: Она еще не знает, еще не знает!
Анна (быстро схватив трубку): Его нет. Понятно?.. Нет, и никогда больше не будет… Кто это говорит?.. Это его Смерть говорит, если вам интересно… (Швыряет трубку и бросается в объятия Этингофа).
Этингоф и Анна стоят, обнявшись в центре сцены.
Пауза, прерванная тихой, но внятной мелодией.
Этингоф: Ты слышишь?.. Слышишь?
Анна прислушивается. Свет на сцене мигает.
Это камушек! Наш камушек!..
Анна: Не может быть!
Этингоф: Это он, он! (Бросается к столу и быстро достает из ящика свой камушек). Я так и думал, так и думал!.. Сейчас они откроют дверцу и начнут выбрасывать мусор…
Анна: И тогда мы бросимся прямо в открытую дверцу!
Этингоф: Да, да!..
Анна: Только нас и видели!
Этингоф: Потому что мы заслужили, заслужили!..
Анна: Или не заслужили, какая теперь разница!
Этингоф: Никакой, никакой!
Анна: Тогда стучи, стучи!
Этингоф: Зачем?.. Не надо…Они откроют сами… Надо только быть готовыми и не опоздать… Дай мне руку, дай мне скорее твою руку!
Музыка играет громче.
Это они, они!..
Анна: Я не боюсь, не боюсь!..
Свет мерцает и гаснет.
Этингоф: Теперь ты видишь, это правда, это правда!..
Мечутся по сцене тени, гремит музыка. Свет гаснет, но спустя какое-то время медленно загорается вновь, но уже спокойный, обыкновенный, привычный. Музыка стихает. Сцена пуста.
Небольшая пауза, в завершении которой дверцы кладовки медленно открываются, и оттуда появляется Бог, который держит в руках большую книгу.
Бог: Ушли, наконец… (Идет по сцене, ворчливо). Забрались в мой камешек, а сам камушек прихватили с собой, да так быстро, как будто за ними гнался Фараон… (Положив книгу на журнальный столик). Наверное, уже гуляют сейчас по райским лугам и нюхают эти чертовы асфодели, а ты давай, работай, вкалывай, жужжи опять в уши всему миру, словно надоевшая муха, у которой, к тому же, не все в порядке с головой… (Снимает рубашку и швыряет ее в сторону). Ходи, уговаривай, пугай, как будто тебе больше нечем заняться… (Снимает и швыряет на пол джинсы и остается в семейных трусах и майке). Человек – это Божье наказание, и лучше не скажешь… (Исчезает в кладовке и почти сразу появляется вновь, но на этот раз в белоснежной рубахе).
Короткая пауза.
(Застегивая рубашку). Вот и получается, что Бог всегда один, всегда одинок… Он как ненужный родственник, которого три раза в год поздравляют с праздниками и посылают открытки. Нужен, то только для того, чтобы можно было выпросить у него денег или попросить, чтобы у соседа лопнула водопроводная труба. (Вновь скрывается в кладовке).
Короткая пауза.
(Появляясь с одеждой, которую швыряет на диван). Никто и знать не хочет, что Бог это – вечное одиночество, у которого уже не хватает голоса, чтобы напоминать о себе, когда его начинают забывать… (Надевая брюки). Как же все это трудно, если бы кто-нибудь знал!.. Смотреть на эти пустые лица!.. В эти слепые глаза, в которых не мелькнет ни одной мысли!.. Слушать этих идиотов, которые без конца повторяют твое имя и при этом не в состоянии сделать ни одного самостоятельного шага, словно они, в самом деле, слеплены из глупой глины, а не из божественной печали, надежды и ожиданья!..
Пауза, в продолжение которой, Бог повязывает талит, надевает ботинки, лапсердак и широкополую шляпу, затем прилаживает к лицу большую бороду и какое-то время рассматривает себя в зеркале.
