Моряна - [7]

Лошадь снова шла шагом, звонко цокая копытами о лед.

— Тише гукай, чертяка! — дергал ее Турка.

Она сбивалась с размеренного шага, потом опять отчетливо и гулко цокала...

Отъехав с десяток километров от коша Василия и Дмитрия, ловцы остановились у высокого ледяного бугра с острою макушкой.

— Залазь и гляди, — приказал сыну Турка, — а я покурю.

Яков стал осторожно карабкаться на вершину бугра; вниз дробно посыпались ледяшки, потом ухнула громоздкая глыба.

— Яшка! — зло предупредил Турка. — Тише!

Он подошел к лошади и накинул на нее покрывало; тревожно навострив уши, она громко ударила передней ногой о лед.

— Уймись! — замахнулся на нее Турка и прошел к саням. «Все одно уследим! — и он поспешно набил в. трубку махорки; отвернувшись, закурил и начал жадно пыхтеть дымом. — Э-эх, поймать бы злодея! Поймать бы его!»

У Турки нестерпимо ныло сердце; он то ложился на спину и глядел, как темнеет перед рассветом небо, то вылезал из саней и топтался вокруг лошади, пристально осматривая мертвую ледяную пустыню.

Его подмывало мучительное любопытство: кто бы мог быть тот злодей, который три ночи подряд обирает их оханы?

Не Дмитрий ли с Василием шастают по их сетям? Когда заезжали к ним, Василий что-то тревожился, а Дмитрий даже не поднялся, притворяясь спящим.

«Уследим! Все одно уследим!» — и Турка оглядывался на вершину бугра, где находился Яков.

Шесть раз Турки выезжали этой зимой в море; четыре раза ни одной белорыбки не подняли они своими оханами. Только в пятый раз напали Турки на белорыбье скопище: как проверят оханы, так и есть десяток; в эту поездку около сотни белорыбок вывезли они в Островок. В тот же день вернулись Турки обратно на Каспий и выбили оханы на прежнем месте. Проверили на следующий день — ни одной белорыбки. Заметил Яков, что некоторые майны были побиты и затянуты лишь тонкою льдистой корочкой.

«Вор был!» — решили Турки, и вот четвертые сутки маются в поисках злодея.

Приедут проверять оханы, а они кем-то уже проверены, и следов никаких; только побитые майны выдают, что здесь был вор.

Все планы, все думки старого Турки перевернуты шиворот-навыворот. Рассчитывал он в эту зиму собраться с деньгами, чтобы переменить частиковую сеть, оснастку новую справить для реюшки — парус и прочее. Да мало ли прорех в любом ловецком хозяйстве! Много прорех и в хозяйстве Турки; хотя оно и крепкое, исправное, а недостач — целый ворох!..

Раньше, год или два назад, кое-как справлялся Турка с этими прорехами. Возьмет бывало у Полевого, городского дельца, взаймы несколько сот целковых — и баста! Правда, большой процент брал этот хапун Полевой за одолжение — двадцать рублей с сотни, но выкручивался, изворачивался Турка. И свой улов почти всегда был хорош — добро, что справа дюжая! — да и перекупит бывало Турка уловы нескольких ловцов — вот и деньги!

К концу путины обычно и долг Полевому покроет, и сбрую пополнит, и запас муки, круп, сластей приобретет, да еще что-либо в дом прикупит: зеркало, швейную машину, горку или несколько стоп материи разной. Невесту Турка растил, дочь Марию, — потому и прикупал все в дом. И теперь настало время выдавать ее замуж — двадцатый год стукнул, да и жених попадается неплохой, здоровый и работящий парняга. А тут еще и Яков на выдел просится, избу новую ставить ему надо.

У Турки такая хозяйственная думка была: Якова непременно следует выделить, а Марию выдать замуж и поселить к себе в дом зятя-работника. Оно, конечно, было бы лучше не выделять Якова, а выделить в женихов дом Марию, но таких женихов, со своими домами, сейчас редко встретишь. А жить всем вместе в одном старом доме, где всего-навсего передняя да горница, никак нельзя: у Якова двое ребятишек, и скоро еще будет, а там, глядишь, и у Марии появятся...

И на выдел сына и на свадьбу дочери — только подавай деньги!

Был бы сейчас Полевой, взял бы у него Турка сотен восемь, а то и всю тысячу целковых взаймы — как-нибудь рассчитался бы!.. Только нет теперь Полевого, нет и других дельцов и рыбников в городе — многие из них запрятаны в тюрьму. Когда их судили, все газеты расписали про их мошенничества: и про то, как они обманывали финорганы, и про то, как пытались подкупать советских работников, чтобы еще меньше платить государственных налогов... Турке далеко было до этих крупных дельцов-рыбников, и он не пытался никого подкупать. Но судьба Полевого и ему подобных тревожила и его, Турку. Торговая политика советской власти была ему не совсем понятна.

После гражданской войны ввели нэп. Советской стране нужна была рыба. И Турка вместе с другими ловцами принялся за настоящий, промышленный лов. До этого ловил он с сыном кое-как и уловы переправлял на базары города, но в те времена и спроса достаточного не было, и цена стояла низкая, а самое главное, сбруи не было: ни сетей, ни пряжи, ни посудин.

Семь годов тянулась война: то с немцами, то с белыми генералами, и хозяйство ловецкое пришло в упадок — обносилось, захирело. Многие ловцы на фронты ушли, опустели ловецкие поселки, заглохла былая жизнь... Но Турка крепился — цедил воду штанами, а от лова не отходил. И вот, с нэпом, опять расцвела торговля и опять рыбный промысел стал выгодным. А страна продолжала требовать все больше и больше рыбы. Такого спроса и в старое, царское время, пожалуй, не было: помнится, в большой ход рыбы городские купцы не только платили за нее гроши, но частенько и за бесценок продать было некому. Теперь же только подавай, и цена подходящая! И Турка, снабженный Полевым и сетями, и снастью, и мукой, быстро стал подниматься в гору. Бударку скоро поставил на прикол и приобрел при помощи того же Полевого новую реюшку — небольшую морскую посудину.