Морями теплыми омытая - [28]

Асаханский комплекс — это гидроэлектростанция, линия электропередачи, железная дорога, алюминиевый комбинат. Электростанция рассчитана на мощность в 120 тысяч квт. Примерно половину этой энергии будет потреблять комбинат, другая часть ее пойдет для Медана и новых промышленных предприятий. Асаханский комбинат будет давать ежегодно десятки тысяч тонн алюминия. Индонезия станет хозяином своего богатства, сама будет производить алюминий и распоряжаться им.

Наступал вечер. Закрывались последние магазины. На улице уже не видно прохожих. Затихал шум моторчиков, которые в Медане в отличие от Джакарты широко применяют бечаки.

Разговор про Асахан, про государственные плантации, которые должны работать лучше, чем плантации частных предпринимателей, про дороговизну, когда рабочему трудно даже рис купить, продолжался, несмотря на поздний час.

— Дело пойдет лучше, мы в этом глубоко убеждены, — говорил один из местных профсоюзных работников, молодой человек с черными живыми глазами, невысокий, одетый в белую рубашку с расстегнутым воротом.

— Лишь бы нам не мешали новые колонизаторы, все эти господа советники, эксперты, пророки «свободного мира», — продолжал он.

— А какая река больше — Волга или Муси? — спрашивает нас юноша индонезиец.

Река притягивает к себе людей. Они хотят пользоваться ее щедрыми дарами, заставить ее работать на себя, двигать корабли, танкеры, баржи. Им хочется любоваться ее красотой, провожать взглядом убегающие в бесконечную даль желтые волны, встречать на реке рассвет и провожать порой розовый, порой полыхающий огнем или серый, в дождливых тучах, закат.

Мы плывем на пароходе, и вокруг нас толпы лодок и лодчонок с подвесными моторами. Одни из лодок — щеголихи с синими или красными бортами; другие — труженики, борта которых, словно руки рабочих, в ссадинах, трещинах, пропитанных маслом и бензином; третьи — шустрые ловкачи, готовые быстро доставить вас в какой-нибудь пункт на берег.

Оставляя позади пенистый белый хвост, несется глиссер.

Словно выпрыгивая из воды, летят скутера.

И вся эта трескотня моторов, и обилие судов и суденышек, и огромные белоснежные баки на берегу, и корпуса нефтепере! онных заводов — все это говорит о том, что Суматра одно из богатейших нефтяных месторождений в Индонезии.

Пароход плывет мимо мощных предприятий компаний «Станвак» и «Шелл». Они здесь — монополисты.

По-английски «Шелл» означает «ракушка».

Первоначально компания «Шелл» появилась как предприятие, занятое добычей жемчуга. Позднее компания превратилась в нефтяную. И теперь, лишь как память о днях ее рождения, всюду на рекламах, на автозаправочных станциях компании «Шелл» изображается ракушка.

Палембанг стоит на берегу Муси. Это большой и очень оживленный город. В лучших для жизни местах — прекрасные бассейны, водные станции, стадионы, удобные и уютные домики.

Но вот потянулись низкие хижины, появились скученность, бедность, тяжелые запахи, словно вы попали в другой мир. Здесь ютится трудовой люд.

Едва закончилась вторая мировая война, как уже через два месяца представители американских компаний принялись восстанавливать нефтяные предприятия на Суматре. К середине 1948 года эти предприятия достигли уровня довоенного производства.

Производство продолжало расти. И теперь компании США занимают в нефтяной промышленности страны господствующее положение.

Трудно бороться против колониализма.

Его гонят в дверь он лезет в окно.

Нас знакомят с бывшим директором голландской нефтяной компании. Он еще молод, в меру упитан; его пухлые розовые щечки выбриты, галстук тщательно подвязан, а костюм — образец аккуратности.

— Плохо теперь ваше дело, — подшучивают над ди ректором, намекая на то, что правительство Индонезии порвало отношения с Голландией, и теперь для голланд-80 ской нефтяной компании исключена экономическая деятельность на земле индонезийцев.

— Пустяки, — понимая, о чем идет речь, говорит директор, и его розовые щечки расползаются в улыбке.

— Какое, в конце концов, имеет значение, будет ли у нас голландская, или американская, или английская вывеска? Важно, чтобы не уменьшились доходы.

В один из дней часть пассажиров нашего корабля поднялась раньше обычного в состоянии некоторого возбуждения.

— Если они это сделают, кто будет управлять предприятием? — почему-то горячился облезлый джентльмен с явно покрашенными в темный цвет волосами.

— Да, да, кто будет управлять? — поддакивал ему другой, в темных очках.

— У них, — знающе продолжал он, — есть всего лишь одни инженер-нефтяник из индонезийцев.

— Ну и что же, — говорит человек с болгарским акцентом, высокий, стройный, горбоносый. — Индонезийцам могут помочь и Советский Союз, и Румыния.

— А куда индонезийцы будут девать нефть? — спрашивает пассажир в темных очках.

— Надо уйти отсюда, пусть индонезийцы сами попробуют управлять нефтью — веселая будет история, — добавляет он и хохочет.

— Мрачная будет история, — зло говорит облезлый.

— Не беспокойтесь, — с невеселым юмором откликается один из пассажиров, уже успевший основательно хлебнуть виски, — они только и ждут, когда мы отсюда двинемся. Без нас они превосходно справятся с этим делом.