Моряки. Очерки из жизни морского офицера, 1897–1905 гг. - [72]

Эскадра растянулась на несколько миль, так что разведчики плохо видели концевые корабли. Впереди, установив разведочную цепь, шел отряд капитана 1‑го ранга Шеина[96] (командира крейсера «Светлана») в составе трех крейсеров. Под прикрытием этого отряда шли три колонны: правая – 1‑й броненосный отряд, флаг вице‑адмирала Рожественского на «Суворове», за ним в кильватере – 2‑й броненосный отряд, флаг покойного контр‑адмирала Фелькерзама на «Ослябе»; средняя – все транспорты и левая – 3‑й броненосный отряд, флаг контр‑адмирала Небогатова на «Императоре Николае I», за ним в кильватер крейсерский отряд, флаг контр‑адмирала Энквиста на «Олеге». Легкие крейсера «Жемчуг» и «Изумруд» держались на флангах, миноносцы пока еще шли на буксирах у транспортов. Сзади эскадры, милях в десяти, – госпитальные суда «Орел» и «Кострома». Ночью мы хорошо видели их ходовые огни, а сами шли с закрытыми.

С каждым днем положение становилось серьезнее, так как решительный час близился. До этого момента мы не знали окончательного решения адмирала: собирается ли он вести эскадру кругом Японии или прямо – Корейским проливом, и только теперь стало ясно, что он решил идти прямо. Таким образом, мы поняли, что если вообще предстояла встреча с врагом, она, наверное, произойдет дня через два, где‑нибудь в районе Корейского пролива.

13 мая небо покрылось тучами, и лишь изредка выглядывало солнце. Адмирал не торопился и этот день посвятил маневрированию и перестроениям по боевой диспозиции. Эта диспозиция заключалась в том, что разведывательный отряд присоединялся к крейсерскому, оба должны были отконвоировать транспорты с места боя и оставаться при них для охраны; 1‑й и 2‑й броненосные отряды прибавляли ход, ворочали влево, чтобы прийти в голову 3‑го броненосного отряда и образовать боевую линию в двенадцать кораблей; крейсера «Жемчуг» и «Изумруд», каждый с миноносцами, держались: первый – на линии головного броненосца, а второй – на линии заднего.

Этот маневр эскадра выполняла удачно, но другие перестроения удавались не совсем гладко. Хуже всех маневрировал 3‑й броненосный отряд, что было вполне понятно, так как он только несколько дней как присоединился.

Настроение на «Иртыше» продолжало оставаться самым бодрым, все спокойно ждали следующего дня и хотели встречи с неприятелем. Конечно, в молодых офицерах было много юношеского задора, веры в свои силы, в опыт и знания адмирала Рожественского. Мы плохо отдавали себе отчет в слабых сторонах его эскадры или, вернее, не задумывались над этими вопросами и мечтали о победе.

Наш беспроволочный телеграф начал принимать телеграммы от неизвестных станций: это означало, что противник недалеко. Некоторые телеграммы были не зашифрованы, мы усердно пробовали их разбирать и все бегали в телеграфную рубку за новостями. К сожалению, наша станция была слабо налажена и потому плохо принимала чужую работу.

Ночь с 13‑го на 14‑е вся эскадра провела в полной боевой готовности: прислуга спала у орудий и прожекторов, команда и офицеры не раздевались. Адмирал принял все предосторожности на случай внезапных минных атак, что являлось особенно важным, потому что ночь наступила темная и луна вышла только после двух часов. На рассвете 14‑го числа госпитальное судно «Орел» донесло по телеграфу, что видело какой‑то пароход, который быстро скрылся (потом оказалось, что это был японский разведчик – вспомогательный крейсер «Шинано‑Мару», наткнувшийся случайно на наши госпитальные суда и по ним открывший всю эскадру). С этого момента характер неприятельского телеграфирования резко изменился: казалось, что поднялась тревога и отдаются приказания.

Скоро после этого командующий распорядился, чтобы разведывательный отряд присоединился к крейсерскому, так как из‑за мглистого горизонта можно было ожидать внезапного появления крупных сил противника. Около 6 часов утра вспомогательный крейсер «Урал» полным ходом подошел к «Суворову» и что‑то передал; затем вернулся на свое место. К 7 часам с левой стороны все больше начало разъясняться, и на «Иртыше» увидели силуэты какого‑то японского крейсера (потом выяснилось, что это «Идзуми»), который быстро скрылся. Так как до него расстояние было сравнительно невелико, то офицеры очень волновались, отчего адмирал не приказывает открывать огня.

В 8 часов с правого борта, почти на параллельном курсе, из тумана выскочил отряд крейсеров, состоявший из четырех судов («Чин‑Иен», «Матсушима», «Итсукушима» и «Хашидате»). Некоторое время он двигался с эскадрой, но понемногу прибавил ход и скрылся во мгле. Около 10 часов, тоже с правого борта, открылся другой отряд легких крейсеров («Читозе», «Касаги», «Ниитаки» и «Отова»).

По‑видимому, адмирал уже считал положение настолько угрожающим, что сигналом приказал 1‑му и 2‑му броненосным отрядам увеличить скорость и встать в голову 3‑му отряду и перестраивал главные силы в боевой порядок. Транспортам и крейсерам велено отстать и держаться несколько сзади. Справа нас охранял крейсерский отряд, а слева – один «Владимир Мономах». К 11 час. 20 мин. расстояние между нами и неприятелем было всего пять миль. В этот момент раздался выстрел с одного из наших кораблей, и за ним почти все суда открыли огонь. Но на «Суворове» появился сигнал: «снарядов не бросать», и стрельба прекратилась. Очевидно, на нашей эскадре создалось такое напряженное настроение и все так стремились скорее начать бой, что как только услышали первый выстрел (оказавшийся случайным), приняли его за условный. Японцы увеличили ход и отошли на большое расстояние.