Моряки. Очерки из жизни морского офицера, 1897–1905 гг. - [69]

Находясь в море, эскадре по беспроволочному телеграфу удалось установить связь с адмиралом Небогатовым. В тот же день, 26 апреля, в три часа дня на горизонте показались дымки, а затем стали вырисовываться силуэты всех кораблей отряда. Странное впечатление производили в этих водах броненосцы «Император Николай I», «Адмирал Сенявин», «Адмирал Ушаков», «Генерал‑Адмирал Апраксин» и крейсер «Владимир Мономах».

Трудно было поверить, что такие старые корабли, часть которых к тому же была приспособлена для береговой обороны, совершили в столь трудное время этот переход[94]. А ведь им еще предстояло и, может быть, через несколько дней, вступить в бой с современными судами противника.

Мы очень обрадовались отряду, но не оттого, что рассчитывали на его помощь, а потому что благодаря его приходу можно было наконец идти дальше. Отряд покинул Россию значительно позже нас, и на нем было много наших друзей. Хотелось поскорее расспросить, как они совершили без всяких аварий переход на своих «самотопах». Казалось удивительным, как такое напряжение выдержали механизмы этих старых кораблей и как они способны служить дальше. По числу судов мы действительно теперь представляли грандиозное зрелище. Едва ли когда‑либо столько разнотипных кораблей шло в бой в составе одной эскадры.

Так как адмирал Небогатов попросил дать своим кораблям хоть несколько дней на отдых и приведение в порядок механизмов, то ему разрешили войти в бухту «Порт‑Дайотт» и туда же послали все транспорты. Опять начались срочные перегрузки боевых запасов на «Иртыш» и «Анадырь», и нам пришлось принять в носовой трюм весь запасной комплект 10‑дюймовых зарядов и снарядов броненосцев береговой обороны. Выходило, что наше приготовление к бою заключалось в том, что мы все больше начинялись взрывчатыми веществами: снарядами, зарядами, влажным и сухим пироксилинами, соляной и серной кислотами, то есть всем для получения более эффективного взрыва.

На отряде адмирала Небогатова или, как он официально назывался, 3‑м броненосном отряде прибыл и наш старший офицер капитан 2‑го ранга М. Нельзя сказать, чтобы он произвел хорошее впечатление, главным образом тем, что принадлежал к типу морских офицеров, которые мало плавали и всю свою службу провели в 8‑м флотском экипаже, находившемся в Петербурге.

В этом экипаже до введения закона о цензе устраивались офицеры, которые стремились жить в столице и совсем не плавать, так что в конце концов они только по форме оставались моряками. Введение закона об обязательных плаваниях для производства в следующие чины выгнало их на флот, но, конечно, не могло вдохнуть любви к морю. Поэтому мы, молодежь, таких моряков «поневоле» не уважали, и никаким авторитетом они у нас не пользовались.

1 мая адмирал назначил выход от аннамских берегов во Владивосток. Все отряды соединились, выстроились в походный порядок, транспорты взяли на буксир миноносцы, и поход начался. Теперь каждый новый день должен был приближать нас к роковой встрече с противником. Хотелось как можно скорее встретить этих загадочных японцев, которых пока знали только понаслышке. Итак, жребий брошен, эскадра шла на север, навстречу неумолимому року, готовая сразиться с неприятелем за Россию и своего Государя.

Глава девятнадцатая

В походе на кораблях сразу же установилась обычная обстановка: регулярно стояли вахты, собирались для еды в кают‑компании и старались спать в свободное время. Вообще же отдыхали от стоянок у аннамских берегов.

С нами плыли и наши бессловесные соплаватели: обезьянка, попугайчики, кошки, быки, хамелеоны. Волей‑неволей им приходилось разделять нашу судьбу. Особенно вспоминается наш общий маленький друг Яшка, обезьянка, купленная на Мадагаскаре.

Попав на корабль, Яшка быстро освоился и стал себя чувствовать, наверное, не хуже, чем в девственных лесах родины. Мы его держали в полной свободе, и это давало ему возможность всюду поспевать и принимать участие во всех событиях корабельной жизни. Его замечательная изобретательность, сообразительность и ловкость в тяжелые минуты доставляли нам много развлечений, и мы к нему скоро очень привыкли и полюбили его.

Но он сам строго разбирался в своих симпатиях и различно относился к каждому из нас: например, невзлюбил штурмана мичмана Е. за то, что тот не давал поиграть с предметами, которые его соблазняли, – секстантом, барометром, часами и т. д. Е. всегда тщательно запирал штурманскую рубку, и Яшке никак не удавалось проникнуть к заветным вещам. Но чем тщательнее запиралась рубка, тем настойчивее Яшка следил за нею. Наконец однажды, когда Е. забыл закрыть иллюминатор рубки, Яшка этим воспользовался, юркнул в отверстие и стал хозяйничать. Е. случайно вскоре вернулся и с позором его изгнал. Это макаку еще больше раззадорило, и она опять выследила незакрытый иллюминатор и вторично проникла в рубку.

На этот раз никто не помешал, и Яшка произвел полный осмотр всему, что там было, и даже влез лапками в чернильницу, отпечатал на страницах вахтенного журнала свои грязные пальчики и разорвал одну из них. Насладившись вдоволь, проказник выскочил на палубу, быстро вскарабкался по штагам на стрелу и стал наблюдать, каковы будут результаты. Е., войдя в каюту, сразу заметил беспорядок: разорванную страницу и отпечатанные пятерни лапок. Ругаясь и грозясь, выскочил он из каюты и стал искать виновника, а Яшка, сидя наверху, от восторга визжал и строил рожи. Яшка долго оставался на мачте, очевидно, рассчитывая, что за это время гнев Е. остынет, и оказался совершенно прав.