Моряки. Очерки из жизни морского офицера, 1897–1905 гг. - [35]

Кроме нас, четырех молодых мичманов, в экипаже имелись еще трое строевых офицеров, несколькими годами старше нас. Один из них был довольно мрачный господин, не расстававшийся со своим пуделем и, по‑видимому, чувствовавший себя в его обществе вполне удовлетворительно. Он неохотно с кем‑либо знакомился и избегал приглашать к себе, и мы им совсем не интересовались. Но двое других оказались веселыми молодыми людьми, уже давно известными всему Ревелю по своему громкому поведению. В особенности отличался мичман X. (Хижинский. – Примеч. ред.)[57]. Он обладал недурным голосом и прекрасно пел цыганские романсы, благодаря чему везде являлся желанным гостем и за что ему прощались многие проделки.

Его беспечность не имела границ, и насколько он был желанным гостем у дам, настолько командиры кораблей не знали, как от него избавиться. В море его еще можно было терпеть, но стоило кораблю войти в порт, как X. исчезал или начинал пьянствовать. Когда он исчезал, найти его никто не мог, тем более что и сам X. никогда не знал, куда его занесет судьба.

Раз он попал в Либаву и, съехав на берег, пошел в известную «Петербургскую гостиницу», а затем исчез. Транспорту пришлось даже на сутки отложить свой уход в море, так как X. три дня не появлялся и его нигде не могли отыскать. Командир уже стал опасаться, не случилось ли что‑нибудь с ним. На четвертый день он наконец появился в весьма растрепанных чувствах. Оказалось, что в «Петербургской гостинице» он познакомился с какими‑то местными коммерсантами, с ними изрядно выпил и быстро подружился. Новые друзья уговорили после закрытия гостиницы пойти к ним допивать, и X. с большим удовольствием согласился. Там они провели всю ночь. X. много пел, и дружба окончательно закрепилась.

Наутро одному из купцов понадобилось ехать в какое‑то местечко, за несколько верст от Либавы, и он уговорил всю компанию ехать вместе, обещая, что будет очень весело и, главное, на славу удастся выпить и поесть. Друзья с восторгом приняли приглашение и в каких‑то экипажах двинулись в путь.

Приехав на место, они продолжали кутеж, и к ним присоединился еще какой‑то местный купец‑еврей, ради которого они и приехали. X. уже давно, что называется, «лыка не вязал», и ему было решительно все равно, из кого состояла компания. Скоро выяснилось, что в семье еврея должна состояться свадьба, и он убедил все общество принять в ней участие. Особенно он упрашивал X., так как ему казалось лестным, что среди гостей окажется настоящий морской офицер. X. был на все согласен: «свадьба так свадьба», «евреи так евреи» – лишь бы было вино.

На следующий день состоялось торжество, затем обед с фаршированной щукой, после танцы. X. пил, ел, ухаживал за барышнями и всех очаровал романсами. Веселье затянулось далеко за полночь, и X. уложили где‑то спать. Только на другой день, проснувшись уже под вечер, он пришел окончательно в себя и чрезвычайно удивился обществу, в котором оказался. Однако уезжать уже было поздно, да и пришлось опохмелиться. Только на следующее утро X. доставили благополучно на транспорт, и там командир немедленно посадил его под арест.

X. всегда ходил без денег и решительно всем задолжал, так что ему перед многими приходилось выворачиваться самыми невероятными способами, но за приветливость и покладистость ему и это прощалось. Только иногда сердились друзья, когда он заходил к ним в их отсутствие, выбирал что‑либо из одежды и оставлял любезную записку с перечислением взятых вещей. Может быть, это уже и не так сердило бы (все знали, что X. взял что‑нибудь по крайней нужде), но вещи возвращались впоследствии в таком виде, что их уже носить было невозможно.

Теперь X. командовал 2‑й ротой полуэкипажа, которая помещалась в отдельной казарме, в расстоянии 10 минут ходьбы от главного корпуса. Как часто бывает из‑за близости, начальство к X. в роту заглядывало редко, и этим он пользовался. Незаметно командование ротой перешло к фельдфебелю, и X. только подписывал необходимые бумаги, показываясь в роте в экстренных случаях. К этому все уже как‑то привыкли: и начальство, и его подчиненные: «Такой уж, мол, безнадежный человек». Да и он, будучи весьма снисходительным к себе, считал справедливым так же снисходительно относиться к своим матросам, которые его очень любили и не обижались за небрежное отношение к себе. Например, случалось, что он опаздывал на несколько дней с раздачей жалованья, забывал подавать в свое время требования на одежду и т. д. Часто фельдфебель носился по городу в его поисках и находил, совершенно случайно, у кого‑нибудь из знакомых или в ресторане. Тогда тут же происходил доклад и подписание нужных бумаг. Однако всему бывает конец, наступил конец и долготерпению командира экипажа, и он отрешил его от командования ротой и арестовал на семь суток.

Арестованных на гауптвахте офицеров полагалось отвозить под арест в сопровождении офицера же и там передавать караульному начальнику. Эту не слишком приятную обязанность командир экипажа поручил мне, и, взяв необходимое предписание и расспросив адъютанта, как надо действовать, я отправился ловить X.