Моря Африки - [3]

Вокруг лачуг, среди камней пасутся козы, детишки глядят на нас с любопытством и убегают, чтобы спрятаться за мамами покрытыми покрывалами. Женщины держатся на расстоянии. Молодых мужчин не видно. Видимо они далеко, пасут верблюдов — единственное богатство этих беднейших племён. Старики предлагают нам расположиться на грязной циновке в тени одной из хижин.

Две женщины начинают готовить кофе.

Это длинная церемония, которую нам уже довелось наблюдать раньше. Старухи раздувают угли в металлическом ящике, потом поджаривают зёрна кофе в старой консервной банке с длинной ручкой и толкут их в ступке вместе с кусочками имбиря и сахара сырца. В это время ставят кипятить воду в керамическом горшочке закопченном от дыма, и когда начинает подниматься пар, добавляют приготовленную смесь. Наконец разливают настой в миниатюрные чашечки, которые никогда не видели воды и мыла, и предлагают присутствующим. Закончив первый круг, начинают всё сначала и все опять пьют, потом снова и снова, до тех пор пока не закончатся зёрна кофе. Так можно провести всю первую половину дня.

С другой стороны, здесь в деревне нечем заняться, и наше присутствие здесь, как иностранцев, создаёт разнообразие для всех, даже для тех кто просто смотрит из далека.

Кофе очень крепкий и очень сладкий, полон гущи, но вкусный и ароматный. После первых пяти обязательных чашек пытаюсь узнать побольше о больном, которого я должна лечить.

Тогда женщины, немного нехотя, потому что приходится покинуть застолье, ведут меня к хижине, построенной из обломков дерева, ткани и листов металла и делают знак войти.

Внутри темно, жарко и затхло. На песчаном полу набросаны рваные циновки и на одной из них мой пациент, лежащая на боку старуха. Вошедшие со мной женщины присели на корточки и говорят на гортанном диалекте, так что я не могу разобрать ни одного слова.

Тогда старушка переворачивается на живот и они поднимают тряпку, которой покрыто тело, указывая мне на повязку. Хотя назвать повязкой это нельзя, но я затрудняюсь подобрать слова для определения этого куска тёмной материи на ноге покрытого ещё более тёмными мокрыми пятнами.

Я стою в полумраке с моим чемоданчиком скорой помощи и женщины мне делают знаки — иди сюда, вниз, к нам. Я опускаюсь на колени, рядом с перевязанной ногой, когда одна из них снимает повязку и моим глазам открывается ужасное зрелище: бубон размером с апельсин, неопределённого цвета, что-то между красным и коричневым. Он блестящий и так надут, что кажется может взорваться с минуты на минуту. Достаточно минимального нажима, и так как он расположен с обратной стороны колена, это может произойти достаточно легко.

Приглядевшись получше замечаю в центре бубона отверстие, небольшой кратер из которого выходит беловатая жидкость. Накатывает волна отвращения, хочется выйти на открытый воздух, но я здесь с тремя старухами, которые рассчитывают на меня.

Первым делом одеваю перчатки, кто его знает… Рассматриваю инструменты, в то время как старухи продолжают говорить, пытаясь что то подсказать. В конце концов беру скальпель, вспоминая что мне сказал Джильберто когда дал мне его: «Если это абсцесс, достаточно проткнуть его острым скальпелем».

Так я и делаю, стараясь почти не смотреть, и тут появляется это розовое мясо…

Когда наконец я сумела укротить попытки желудка избавиться от своего содержимого (думаю мне это удалось только представив, что бы случилось потом в этой душной хижине и при такой жаре), решаю набраться смелости и продолжать. Протыкаю и разрезаю, чтобы открыть канал для дренирования, повторяю операцию в двух других точках. Наверное нужно сдавить нарыв, чтобы вышел весь гной, но мне не хватает смелости. Становится всё жарче, моя майка вся мокрая и прилипает к телу, немного кружится голова. Закручиваю кусок марли, смачиваю дезинфектантом и пинцетом засовываю его в бубон стараясь прочистить внутри.

Больная поворачивает голову и издаёт слабый возглас протеста. Её подруги заставляют её замолчать и продолжают наблюдать в тишине, глазами подёрнутыми катарактой. Одна из них положила руку на спину больной, может быть чтобы успокоить, костлявым указательным пальцем вырыла маленькую ямку в песке, сплюнула и присыпала лёгким движением руки.

Я, тем временем, повторяю пару раз чистку марлей, стараясь не смотреть на неё когда вынимаю и замечаю, что припухлость уменьшилась. Старуха уже может сгибать ногу, которую раньше она была вынуждена держать прямой.

Решаю, что настал момент чудодейственной мази: антибиотика. Для тех, кто как эти женщины, никогда в жизни не пользовались лекарствами, антибиотики просто волшебное средство. Выдавливаю в рану немного Ауромицина и покрываю стерильным бинтом.

Укладывая бинт, стараясь покрыть инфицированный участок, чувствую под пальцами что то твёрдое и острое. Аж подпрыгиваю — кость! — и убираю руку, но потом думаю, что там не должна бы быть кость, и если бы был перелом, больная не смогла бы согнуть ногу.

Три пары глаз смотрят на меня.

С уверенным видом снимаю бинт, снова беру пинцет и пытаюсь найти в ране твёрдый предмет, который чувствую пальцем. Когда вытаскиваю пинцет, сама себе кажусь ведьмой: осколок стекла, немного испачканный мазью, острый и блестящий длинной около трёх сантиметров зажат в нём. Не верю своим глазам: «Как он мог попасть сюда?».