Мортонит - [4]

По истечении четырехчасового срока пораженные вновь были вполне нормальными людьми. Как будто ничего не случилось. Крепкие, но нервные субъекты скоро забывали про Эджвуд и его адские затеи. Многих, однако, вывозили из Эджвуда с расстроенной нервной системой. Но Мортон особенно о них не беспокоился, так как это были не люди, а негры, китайцы и преступники…

Однако работать над мортонитом было затруднительно, не умея от него защищаться. Мортон то и дело выбывал из строя, нелепо застывал на роковые четыре часа в самое неподходящее время и в неподходящих местах. Правительство Соединенных Штатов, между тем, крайне заинтересовалось многообещающим открытием. Неизбежно потребовались длительные и подробные исследования.

Мортон занялся выработкой противоядия, вернее, предохранительной сыворотки. Первые опыты над животными оказались плачевными. Несчастные четвероногие дохли. Дохли от самой сыворотки, не дождавшись действия газа. Первый человек, проглотивший эту подозрительную зеленую смесь, также отправился в скором времени к своим праотцам.

Мортон рвал и метал. Он уверял, что это случайность, что несчастный помер со страху, от заворота кишок, отчего угодно только не от его безобидной сыворотки. Все было напрасно. Ему опасались давать еще людей для опытов. Как на грех, не оказалось под рукой ни одного «подходящего» смертника.

Политический горизонт все больше заволакивало тучами. Министерство сулило миллионы за подробные изыскания. Мортон был вне себя. Наконец, он рискнул испытать сыворотку на самом себе. Его друг и помощник, Тэдди Грэн, согласился разделить его участь.

Все прошло прекрасно. Сыворотка оказалась совершенно безвредной и противоядием от действия мортонита. Мортон со своим другом надолго, если не навсегда, обезопасил себя от своего страшного детища.

Эти опыты и задержали Мортона в Нью-Норке. И теперь экспресс мчал его и Грэна в Чикаго. Под самым Чикаго, на огромном военном заводе, принадлежавшем, якобы, крупнейшей химической компании, готовилось к пуску производство мортонита в неимоверных количествах. Дирекции многократно вызывала Мортона, он давал обещания, но теперь опаздывал — производство пустили, не дождавшись его.

Было четыре часа. Оба химика молчали, исчерпав все темы и усталые от длительного путешествия. Громадный вагон яростно кидало на поворотах. Локомотив неутомимо шел вперед, оглушительно завывал. Приближалось Чикаго. Потянулись угрюмые окрестности города-гиганта, пустыри, заваленные железным хламом и шлаками, горы угля, фабрики, поселки и редкие фермы.

Обычное нетерпение, возникающее при появлении перед глазами цели путешествия, охватило и Мортона. Он встал у окна, пытаясь что-либо разглядеть в сумасшедшей пляске домов, полей, фабричных труб и паутины рельсов, проносившихся мимо. На горизонте вставали небоскребы Чикаго, окутанные дымкой большого города.

Неожиданно он почувствовал, что с поездом творится что-то неладное. Он несся, как пуля, вниз под гору, с какой-то сверхъестественной скоростью, словно лишенный управления и тормозов.

Не успел он обменяться парой слов с Грэном, как раздался оглушительный грохот, огромный вагон с силой дернулся в воздух, а через мгновение его раздавило, как спичечную коробку, и их погребла дымящаяся груда обломков.

Экспресс, шедший с огромной скоростью, на крутом повороте сорвался с рельс и потерпел крушение.

3.

На гигантский город навалилась неслыханная, невероятная катастрофа. Она превзошла все, что могла придумать изощреннейшая фантазия, все потрясающие бедствия, которые ложились кровавыми зарубками на память истории. Гибель Помпеи и наводнение в Лиссабоне бледнеют перед чудовищной трагедией, разыгравшейся в Чикаго.

Небольшая течь в одной из труб на заводе, где вырабатывался мортонит, поражение механика Грэйва и Ментони, — маленькая непредвиденная случайность — повлекли за собой взрыв газохранилищ, а с ним и те разрушения, которые надолго вывели из строя организованную лихорадочную суету города-великана и взбудоражили потрясенное и испуганное человечество.

Несколько миллионов людей застыли, как вкопанные, в самых разнообразных положениях.

Вереницы автомобилей, лишенных управления, наскакивали друг на друга, врезались на полном ходу в стены, в пешеходов, и груды неподвижных людей; некоторые машины ввозили своих безмолвных пассажиров, полумертвых от страха, в магазины и кафе, прибивали себе дорогу сквозь огромные зеркальные витрины. Та же участь постигла трамваи и подземку. Поезда, переполненные застывшими телами пассажиров, сдавленных в смертельном страхе, слетали с рельс, крушили вагоны и обреченные жертвы в щепы и кровавые груды мяса.

Ни один человеческий голос, ни один вопль ужаса, ни один стон не нарушал грандиозную разрушительную работу.

Послушные машины и орудия, все обилие разнообразных стальных рабов человека вырвалось в миг из-под его железного руководства и справляло бешеный, безумный праздник, торжество над поверженным своим владыкой, бессильным и молчаливым, как трава под лезвием косы.

Потоками лилась кровь. Поезда со всех концов Соединенных Штатов прибегали, задыхаясь, на вокзалы, мяли упоры, как яичную скорлупу, и, разворачивая стены, проносились через запруженные народом залы на площади и скверы. Пароходы дико ревели в порту, лезли, как одержимые, на мели, на молы, перевертывали огромные свои многоэтажные тела в тухлой воде Мичигана или врезались носами в бетонные набережные.