Дивизия прикрывала горные заставы, мирное население было мирным, против кого спецназ, было не совсем ясно. Тем не менее недавно появившийся в полку старлей в зеленых пограничных погонах увел меня в сводную группу прямо с тренировки, когда я демонстрировал свой коронный удар-в-прыжке-пяткой-с-кувырком-вперёд. Мяч так и вонзился в «девятку», а я, вскочив на ноги, услышал:
— Молодец, сержант! Попал! Идем со мной.
Я не носил погон на футболке и удивился его попаданию.
Мы пришли в каптерку, и там я узнал о своем зачислении в группу, список личного состава которой был уже утвержден командиром.
Я вышел, гремя шипами, наклонился, запустил пальцы в гетры и достал «Приму».
— Спортсмен, а куришь, — донеслось сзади укоризненно.
— Тут закуришь… — ответил я, глядя с тоской на футбольное поле.
— Ну, покури, покури… напоследок.
Через неделю я бросил курить, как, впрочем, и весь наш взвод, за исключением Костика, которому пятнадцати-двадцатикилометровые броски были только в радость.
* * *
Подошёл мой трамвай. Я принял активное участие в посадке, за что был вознагражден местом. Ехать предстояло долго, скучно, к тому же сидя. Я закутался от недоброжелательных взглядов в одеяло воспоминаний.
* * *
Через двенадцать лет Костик разыскал в Питере меня, вдоволь нахлебавшегося слякоти, пыли и безработицы.
— Виктор, к вам приятный молодой человек! — провозгласила моя хозяйка, претендующая на звание милейшей из старушек, сдающих комнаты.
Я никого не ждал. То есть мне некого было ждать. Уволенный около года назад из армии, как говорится, без выходного пособия, когда до конца моего контракта оставалось каких-то два месяца, я поехал в Ленинград и там попытался найти Костика. Через неделю я бросил эту затею. Костик поменял адрес и растворился в огромном человеческом муравейнике. Кем я только не работал эти месяцы, тяжело и дешево. Не жизнь, не борьба, а какая-то глупая игра за существование. Вроде перетягивания каната — упираешься, трещишь, а воз и ныне там.
Костик заполнил комнату своим огромным телом, запахом обалденного одеколона и искренней радостью.
— Здорово, браток!
Да здравствует 23 февраля! Мы оба посылали ребятам открытки к празднику, и кто-то передал Костику мой адрес.
Развалясь на заднем сиденье шикарного «вольво», мы ехали куда-то за город и говорили, говорили, постоянно перебивая друг друга.
— А помнишь?.. А помнишь?..
Только самые главные общие воспоминания мы не сговариваясь отложили на потом. А оставшись вдвоём в Костином загородном дворце, за бутылкой «Абсолюта» помянули мёртвых.
— Ну, давай за Пеликаныча…
— Давай… И за Сашку.
— И за Сашку. Земля им пухом.
Хмуро помолчали, вспоминая наш единственный, маленький, но такой настоящий бой.
* * *
Ротный собрал нас, одиннадцать прапорщиков, тянувших в спецназе уже второй контракт, в девять часов вечера и обрисовал ситуацию.
Сегодня днем местными жителями прямо у загса захвачены и увезены невеста и свидетельница. Остальные не пострадали. Нападавшие опознаны, это бывший одноклассник невесты с товарищами. Невеста — дочь кого-то из штаба дивизии, жених — тоже сын какого-то папы.
Приказ: с наступлением темноты войти в аул, отбить пленных, захватить преступников. С населением обращаться вежливо. Во избежание недоразумений взять стрелковое оружие без боекомплекта, из личного состава — только сверхсрочников. Вопросы?
Мы прошлись вдоль и поперек по жениху и остальным непострадавшим, слегка поворчали для самоутверждения и успокоились.
Потом мы комфортабельно покачивались в «пазике», нахально надеясь так и въехать в деревню, но за километр до выезда из ущелья Пеликаныч остановил автобус.
— Здесь есть тропа. Выйдем к аулу в стороне от дороги.
Мы обалдели. Мы немного тренировались в горах, но только днем и со спецснаряжением. Комполка нас берег и лелеял. Мы делали классную показуху заезжим высоким гостям.
Через сто метров сорвался идущий за ротным Костик. Я успел его подхватить, поехал сам, ломая ногти о камень. Нас удержали. Ребята скисли, и Пеликаныч хмуро бросил:
— Отставить!
Мы вернулись на дорогу и дошли до выхода из ущелья. Каменистая долина отражала свет не хуже самой луны, журчала быстрая речка, виднелись огни. Всё было привычно — сонно и мирно. Пеликаныч тянул носом воздух и хмурился. Что-то ему не нравилось.
Мы приободрились на дороге, перемигивались, кивая на ротного. Мы частенько над ним посмеивались и не знали, что сегодня — в последний раз.
— По одному, бегом, с интервалом в десять секунд, вон до той гряды! — скомандовал ротный и первым выскочил из укрытия.
Автоматная очередь распластала его на каменистой насыпи. Другая прошлась по камням, за которыми прятались необстрелянные прапорщики свадебного спецназа. Я не успел решиться или не решиться прыгнуть вперед за ротным. Меня опередил Сашка-Скрипач. Он упал совсем рядом, и я затащил его обратно за камень.
— Он мёртвый, — сказал я всем.
— А Пеликаныч? — спросил кто-то.
— Отставить! — прорычал Костик. — Всем назад, к машине. Бегом, марш!
Приказ вышиб нас из шока. Мы подняли Сашку и побежали к автобусу.
— У него в мешке магазины, — хрипел на бегу Костик, оборачиваясь и чуть не касаясь губами Сашкиной щеки. — Если там засада, пробиваемся вниз по одному. Раненых и убитых оставляем. Приказ!
