Морской охотник. Повесть - [11]

Вечером у них была Катя. Она часто бывала у них по вечерам, иногда даже оставалась ночевать, потому что мама ее приходила с работы очень поздно. Сейчас Лида и Катя сидели рядом за столом и ели вареную картошку, таская ее ложками из большой кастрюли. Окно было плотно закрыто ставнями. Город давно уже обходился без электрического света, и комнату озарял крохотный огонек, дрожавший, как золотая капля, на конце фитилька, вставленного в аптечную склянку.

Катя молчала. После разговора с Корольковым, после того, как она так осрамилась перед Лидой, приняв бессмысленные слова больного за таинственное донесение, она не в силах была разговаривать. Лида тоже молчала, искоса поглядывая на Катю. Она понимала, что происходит с Катей, и жалела ее. В комнате раздавался только стук ложек по кастрюле; и еще один звук, странный и жуткий, доносившийся из-за шкафа.

Это был прерывистый, нестройный, протяжный храп, сопровождаемый каким-то клокотаньем. Там, в той части комнаты, которая отделена была шкафом, лежал раненый матрос Казаченко, и хрип этот был его дыханием. Глаза его были закрыты, он лежал неподвижно; он ничего не понимал и не слышал и только дышал — трудно и громко.

Там же, за шкафом, сидела на стуле Марья Васильевна. По совету доктора она каждые десять минут меняла на его голове мокрое полотенце. Сидела она в темноте — Марья Васильевна нарочно не зажигала за шкафом света, чтобы раненого не беспокоили мухи. Но зато там настежь было открыто окошко, и прохладный ночной ветер врывался в комнату.

— До чего темно! — сказала Марья Васильевна, глянув в окошко. — До чего страшно! Вечер был ясный, а теперь какая-то туча ползет по небу и гасит звезды. Днем, при свете, еще можно кое-как терпеть, но в темноте чересчур страшно.

— Марья Васильевна, я давно хотела вас спросить: почему вы притворяетесь? — проговорила вдруг Катя.

— Что? — испуганно и удивленно спросила за шкафом Марья Васильевна.

— Ну да, вы все время притворяетесь, — настойчиво повторила Катя. — Я сначала думала даже, что тут какая-то тайна…

— Я? Притворяюсь? — воскликнула Марья Васильевна.

— Вы притворяетесь, будто вы трусиха.

— Господи, да я всего боюсь! — сказала Марья Васильевна. — В этом ужасном городе, где враг стоит у порога, где снаряды летают по улицам…

Но Кате сегодня хотелось спорить, говорить наперекор.

— Притворяетесь, Марья Васильевна, притворяетесь! Уверяете всех, будто вы трусиха, а на самом деле вы удивительно храбрая.

— Я? Храбрая? — вздохнула Марья Васильевна за шкафом.

— Вы удивительно храбрая женщина, и я сама это видела, — сказала Катя. — Когда снаряды рвались вокруг детского дома на Рыбацкой улице и все горело кругом, вы много раз прошли сквозь огонь и ходили туда и обратно до тех пор, пока всех детей не снесли в погреб.

— Как будто я одна ходила тогда в детский дом! — сказала Марья Васильевна. — Тогда много женщин туда побежало. А что было делать? Если б мы не ходили, всех детей убило бы. А я так боялась, так боялась! Я после этого случая твердо решила взять Петю, Лиду и бежать из города куда глаза глядят!

— Да ведь не убежали, — сказала Катя.

— Ты ведь знаешь, отчего я не убежала, — ответила Марья Васильевна. — Из-за этого раненого молодого человека. Не могу же я его бросить! А вот ему станет лучше немного, я сдам его в госпиталь и убегу.

— И опять не убежите. Опять вас что-нибудь задержит.

— Ну нет, теперь уж ни за что не останусь, — сказала Марья Васильевна. — С какой стати мне такую муку терпеть?

На этом разговор оборвался. Катя замолчала. Ей захотелось побыть одной, подумать в тишине.

— Марья Васильевна, поешьте картошки, — предложила она внезапно, — а я посижу с ним.

Марья Васильевна постоянно боялась, что раненый свалится с кровати, и ни на минуту не оставляла его одного. Она усадила Катю на стул за шкафом, а сама пошла ужинать.

Голова раненого смутно темнела на подушке. При каждом вздохе он вздрагивал и дергался всем телом. Большая рука его свесилась с кровати. Катя взяла ее и положила поверх одеяла. Рука была влажная и такая горячая, что Кате стало жутко.

Она глянула в окно. Погода за какой-нибудь час совсем переменилась. Порывистый ветер налетал с моря, и слышно было, как он шумит в листьях. Туча скрыла все звезды, и на дворе было темно, как в подвале. Только далеко-далеко, за невидимым морем, мерцал крохотный огонек, не больше булавочной головки.

«Несчастная я девочка! — думала Катя. — Казалось, все было уже у меня в руках, казалось, стоит мне произнести эти слова перед Корольковым — и тайна раскроется разом, и вдруг все снова стало далеким и неясным, как вон тот огонек!»

Как мил был для нее в эту минуту далекий огонек, горящий за морем! Она вспомнила, что сама еще совсем недавно жила на том берегу, где горит этот огонек. Быть может, он горит над ее родным домом. Как раз над ее домом, высоко в горах, была ее пещера, про которую никто не знал, кроме нее. Там она играла в крейсер «Победитель», там до сих пор ее куклы, ее карты, ее компас. А вдруг огонек горит в пещере? Неужели немцы нашли ее?

При мысли, что в ее пещере могут быть немцы, ей стало еще грустнее. Нет, нет, подъем в пещеру так крут, вход так густо зарос ежевикой… Вероятно, этот огонь горит где-нибудь по соседству с пещерой.