Морской герой - [13]

— Господин командор, повторяю: я племянник камергера Каспара Германа Хаусмана и непосредственно подчинен адмиралу Габелю в качестве дежурного адъютанта по адмиралтейству.

— Черт подери! Тогда я могу положиться на вас, как пьяница на пивовара. Послушайте…

Он сообщает шепотом, что пленника нет больше на борту «Белого Орла». Он был выдан сегодня по приказу одного из самых близких его величеству людей — только между нами! — по личному приказу графа Фердинанда Ревентлова. Так что пленник находится сейчас во дворце короля.

Трое из адмиралтейства покидают корабль.

После того Как шлюпка в голубой вечерней мгле причаливает к Хольмену, командор приказывает вывести пленника на палубу. Его приглашают участвовать в танцах. На ногах у пленника серебряные кандалы, на лице ни малейшей радости. Он обливается потом. Новобрачная — счастливая и полупьяная в объятиях супруга — спрашивает, когда пленник топает мимо нее:

— Ему отрубят голову сегодня?

— Завтра, — отвечает Фабель, чтобы доставить ей удовольствие.

Турденшолду вспоминается песня, которую пели, когда одна из его сестер выходила замуж дома в Тронхейме. Эту песню знают на флоте и в Копенгагене. Запевает судовой священник Каспар Брюн. Командор подхватывает, не жалея глотки. Новобрачная сидит на бухте каната, подвернув юбку сзади: лучше вымазать дегтем ягодицы, чем материю.

Кругом в грехах, как в грязном платье,

Душа, услышав горний глас,

Приоткрывается тотчас

Навстречу божьей благодати.

Невеста точно так внимает

Призывам страстным жениха,

Идет к нему скромна, тиха…

И юбку поскорей снимает.

Слава его величеству![2]

Новобрачным разрешается провести совместно один час в каюте капитан-лейтенанта Тёндера. Команды получают приказ подготовить суда к отплытию до полуночи.

Ни один матрос не отказывается лезть на реи.

По истечении часа новобрачную спускают в шлюпку и отвозят на Хольмен. Новобрачный стоит и неловко машет ей вслед.

Турденшолд говорит Тёндеру:

— Освободим уж его от порки, ладно? Она так меня умоляла. Упала на колени в моей каюте… Когда? Перед тем как лечь с ним, разумеется. «Дорогой командор! — кричала она. — Я люблю вас! Ради меня, пощадите его!» И у меня хватило дурости обещать ей.

— Выпорем при случае кого-нибудь другого, — отвечает Тёндер.

— Вот именно!

Чайки кричат в воздухе над кораблем.

С утренним бризом отряд выходит в море.

Корабли идут под парусами на север; сквозь дымку различается низкое побережье Швеции. На фрегате «Белый Орел», некогда шведском, потом захваченном им, командором, Грозой Каттегата, повелитель кораблей и людей повис на снастях, одной рукой держится за ванту, другой поднес к глазам бинокль, дивясь этому новому приспособлению с выдвижными стеклами, которое приближает все, что вдали, усугубляя ощущение опасности. В нескольких кабельтовых, впереди справа на всех парусах бороздит волны «Борзый». Лихтерам и галерам было приказано выйти в море раньше, чтобы не задерживали отряд в походе на север. На палубе под командором бегают матросы, набранные в гаванях и рыбацких поселках; есть среди них калеки без одной кисти или ступни, и почти у всех лицо испещрено пороховыми крапинками. В хлебном ларе у кока ползают черви; пивная бочка буфетчика опутана железными цепями против ночного воровства. Волны качают корабль с его ста пятьюдесятью бочками пороха, тридцатью пушками и с запасом чугунных ядер, коего достанет на восемьдесят бортовых залпов, если командору будет сопутствовать счастье и милость всевышнего. Капитан-лейтенант Тёндер проверяет оружие. Каждый должен как следует отточить ножи, чтобы лучше резали плоть. Корабельный священник перебирает молитвы, исполняя приказ командора найти такие божьи слова, чтобы люди становились демонами перед боем. Лекарь точит пилы, чтобы легче было отпилить искалеченную ступню. И поучает своих помощников, коим сперва надлежит подсоблять пушкарям, пока длится бой. А после боя, когда матросы будут кататься в собственной крови на палубе, помощники должны набрасываться на раненого, поворачивать его на спину, заламывать ему руки и зажимать рот. Чтобы лекарь со своей дорогой пилой из лучшей стали, купленной в Амстердаме на деньги короны, с верным глазом и крепкой рукой не мешкая мог отрезать разможженную ступню. Щипцы на кровеносные сосуды, кипящая смола, перевязка, глоток джина против антонова огня — и можно переходить к следующему. Словом, все на борту готово к бою. Недостает только адмиралтейского приказа атаковать врага.

Над командором парят чайки на острых крыльях, внизу под ним простирается море. Он знает море, это оно вознесло его на высоту, он любит море — любит в тихую ночь, при утреннем бризе и в шторм. Идти галсами при крепком ветре, резать носом белопенную волну, врастать ногами в качающуюся палубу. Знать, неведомо как, что противник, которого ты потерял из виду в дымке слева по борту, вынырнет справа и ты увидишь его раньше, чем он тебя. Внизу под тобою смерть. Вверху над тобой крики чаек. Вокруг тебя море.

Он видел на больших верфях на Хольмене, как дубовые доски, просушенные десятилетиями, обтесывали, варили в дегте и соединяли вместе, строя корабль. Видел, как поднимались мачты, как шили паруса, как буксировали из Норвегии тяжелые баржи с пушечными ядрами с чугунолитейного завода в Фаррисе. Собственноручно банил пушечные стволы и смазывал их салом. Своими молодыми белыми зубами перекусывал пополам червя на глазах у команды, чтобы знали, что он не больше их боится червивого хлеба. Садился рядом с матросами на ночную посудину, хотя в его каюте стоит собственная, куда пороскошнее. Мог шутки ради и просто свесить ягодицы через фальшборт — в тихую погоду, когда волны не мочат мундир. Но не останавливался перед тем, чтобы подвергнуть матроса порке. И впредь не остановится. В крайнем случае повесит провинившегося на рее — если это будет необходимо для той победы, которая даст ему право прислуживать королю за столом назло фыркающим аристократам.