Морской чёрт - [4]
Я хотел ему что-то ответить, но слёзы стали поперек горла. Я не ощущал разлуки с родиной, но тяжело было расставаться с моим старым честным моряком. Когда я потом раскрыл сундук, где все вещи были так заботливо им уложены, я заметил, что поверх всего лежала его фотография с на надписью; «Не забывай твоего Педдера». Нет, мой старый добрый Педдер, мне никогда не забыть тебя!
На паруснике.
Я ни звука не понимал из того, что говорили вокруг меня на судне. Капитан стал вскоре злобно смотреть на меня; я, конечно, выглядел очень беспомощным. Штурман, говоривший немного по-английски, спросил меня, кто был мой отец.
― Сельский хозяин, ― отвечал я.
― Ну, в таком случае мы тебя сейчас определим в обер-инспекторы, ступай за мной! ― Я с любопытством ждал объяснений, что это может быть за должность. Мы остановились у свиного стойла. «Ну, это-то я смогу делать»,― подумал я.
― А затем быть тебе еще директором аптек с обоих бортов. Этим названием обозначались, как я вскоре узнал, гальюны. Мне пришлось ознакомиться с отхожими местами и держать все в порядке. Свиней нельзя было выпускать на палубу, нужно было влезать в хлев, чтобы наводить там чистоту. Свиньи терлись об меня, а помои при уборке проникали в сапоги. Я вскоре стал выглядеть грязнее самих свиней. Мыло и воду приходилось экономить. Мои две пары брюк быстро пришли в плачевное состояние. Каждый при встрече отпихивал меня ногой, не делая различия между мной и свиньями. Вдобавок еще «аптека»! Я стал сам себе противен. По мачтам я не осмеливался лазать. Самое большее, на что я сначала мог решиться, это взобраться на марс. Судорожно цепляясь за вантины, я останавливался на каждой выбленке, и воображал, что нахожусь на головокружительной высоте. Один из матросов, увидев как-то мое неуклюжее лазанье, закричал мне: «Так лазают только старые кухарки». Мое самолюбие было оскорблено. Лучше, думал я, сыграть вниз, чем опять выслушать что-нибудь подобное. Мы стояли в это время на якоре в Куксхафене и ждали благоприятного ветра. Нужно было, во что бы то ни стало, использовать нашу стоянку и тихую погоду, чтобы освоиться с мачтами. Наконец, задул ветер, были поставлены паруса, и мы пошли в Австралию.
Нелегкая была жизнь на судне. Работать заставляли много, но кормили плохо. Вместо утреннего кофе давали водку, в которой размачивались сухари. Очень трудно было также привыкнуть к жесткой солонине.
Постепенно я свыкся с кораблем, освоился с работой матроса и научился немного говорить по-русски. Штурман мне покровительствовал, но капитан был моим злейшим врагом. Я задался целью, во что бы то ни стало, заслужить и его благоволение.
В один прекрасный день мы встретили сильный шторм в Атлантическом океане. Все верхние паруса были убраны. Штормовые паруса зарифлены, оставалось только убрать грот-марсель, чтобы судно спокойнее держалось на волне. У меня блеснула мысль показать капитану, как быстро я всё это проделаю, и я помчался наверх отдавать парус. Но тут как раз я и забыл слова старика Педдера: «Одна рука для корабля, другая для самого себя». Порывом ветра парус надуло, как воздушный шар, я потерял равновесие и полетел вниз. По дороге я попробовал было ухватиться за шкот, но снасть проскользнула у меня в руках, обожгла всю кожу, и я бухнулся в море у самого борта судна. Счастье еще, что я не размозжил себе голову о палубу. Судно шло со скоростью восьми узлов. Меня отнесло за корму и закрутило в кильватерной струе. Я только видел, как мне кинули спасательный буй, и услышал команду на корабле: «Человек за бортом!» После этого я погрузился в волны, и корабль исчез из моих глаз.
Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, меня выбросило на гребень волны, и я снова увидел корабль уже в значительном отдалении. Попасть обратно на корабль нечего было и думать. Мелькнула единственная надежда, что, быть может, меня подберет другое судно. Как будто в безбрежном океане пароходы должны были проходить именно у того места, где я упал! Вокруг меня кружились альбатросы. Эти исполинские морские птицы полны уверенности, что все, что плавает на поверхности воды, предназначено им в пищу. Они стали набрасываться на меня, и одни альбатрос хватил клювом мою вытянутую руку. Я сделал в свою очередь отчаянную попытку захватить его за шею. Из боязни утонуть, стараешься уцепиться за все, хотя бы даже за птицу... Но альбатрос нанес мне клювом в руку глубокую рану, рубец от которой до сих пор служит мне воспоминанием об этом морском поединке.
Я сбросил сапоги и дождевик, но никак не мог отделаться от фуфайки, которая насквозь пропиталась водой. Тут вспомнились мне слова моей матери, сказанные ею однажды по поводу моих стремлений к морю: «Недурное будущее ты себе готовишь, добьешься ты того, что попадешь в пищу акулам». В ту минуту, как я вспомнил это пророчество, одна моя нога случайно задела другую. Кошмарный ужас обуял меня. Почудилось, что акула пытается схватить меня за ногу. Нервы мои не выдержали, я потерял сознание. Очнувшись, я увидел шлюпку, высоко вздымавшуюся передо мной на гребне волны. Она готова была уже проскользнуть мимо меня.
