Морское братство - [55]

Иван выходил в центральный пост. Колонка перископа с мягким шорохом скользила вверх. Молодой командир быстро цеплялся за рукоятки и, пригнувшись к окулярам, обегал взглядом всю окружность горизонта. Иван стоял рядом с Федором Силычем, который с виду был безучастен и мурлыкал «тихо и плавно качаясь», а на деле внимательно ко всему прислушивался и приглядывался.

Наконец, командир корабля обращался к Петрушенко:

— Думаю всплывать.

Так он выполнял долг вежливости перед старшим, опытным офицером, своим командиром до этого похода.

Федор Силыч пригибался к окулярам и в момент, когда колонка перископа снова уходила с цокающим звуком вниз, утвердительно говорил:

— Всплывайте…

Стрелка манометра поднималась к нолю. Сразу нарушали тишину удары стремительно выброшенной балластной воды, журчание струи вдоль корпуса, тонкие высокие звуки от меняющегося давления, шум помп и стук моторов. Глотнув опьяняющего свежего воздуха, жмуря глаза от резкого дневного света, падавшего через горловину люка, Иван торопился по трапу вслед за командиром. Еще держалась крупная капель на крыше люка, еще стекали ручейки с решетчатой палубы, еще козырек мостика и тумба перископа блестели от влаги, — и прикосновение к прохладной стали было прекрасно. Море, бескрайное, выпуклое, празднично сверкало под горячими лучами низко плывущего солнца. Палуба быстро обсыхала, размеренно стучали дизели, вода лизала борта, и все вместе убаюкивало…

Но на зюйд-весте туманной полоской простирались гранитные кряжи. Оттуда прислушивался, всматривался в море настороженный враг. Оттуда поднимались клубящиеся облака и заволакивали небо белесыми рваными полосами. Надо было пристально смотреть в просвет между тучами. Черная точка, принятая за птицу, через мгновение могла превратиться в самолет.

Иван боялся препятствий на пути корабля к норвежскому берегу. Руки его холодели при мысли, что могут произойти какие-то дурные события. С особой зоркостью наблюдал он за воздухом и поверхностью моря.

Товарищи сочувствовали Ивану Ковалеву. На коротком сборе экипажа, перед тем как снялись со швартовов, Федор Силыч, рассказав о задачах похода, прочитал бойцам письмо Маши Ковалевой. Теперь норвежское побережье никому на корабле не представлялось обычной позицией в морской войне. Гвардейцы шли туда громить тюремщиков, донести гул мощных взрывов до стен тюрьмы, где томились родные люди.

В боевом листке поместили наивное и пылкое обращение в стихах к «Девушке Маше». Маркелов, самый молодой подводник на корабле, обещал отдать свою жизнь за свободу Маши; ей посвятили первый торпедный удар, и даже штурман обещал отметить на карте будущую минную банку не номером, а именем Маши…

К узкому устью фиорда корабль подошел в сетке дождя, на свежей волне, разведенной шквальными ветрами.

Иван Ковалев ждал — лодка погрузится, и его призовут к минным трубам начинать постановку мин. Но Федор Силыч и командир после погружения потребовали домино и стучали косточками, будто у них не было другого занятия до конца суток. Оказалось, что предстоит длительное изучение фарватеров, которыми ходит противник. Следовало прежде выяснить все изменения в навигационной обстановке, какие могли произойти за то время, когда сюда не наведывались советские подводные лодки. Одним словом, операция требовала всесторонней и основательной разведки.

Иван стоял на вахте. Проницательные глаза Петрушенко остановились на его хмуром лице.

— Что, Иван Артемьич, не нравится? Терпи, матрос, злее будешь. Не к тетке в гости пришли! Надо все обмозговать как следует.

Федор Силыч и командир проводили у перископа много часов. Следили за ботами и вспомогательными кораблями, шмыгавшими в залив и из залива. Вычертили два фарватера и отыскали входные створы в порт. На карту нанесли прожекторную и артиллерийскую батареи, разгадали по движению кораблей несколько сообщений береговых постов.

Федор Силыч не вмешивался, когда для продолжения разведки требовалось рискованное приближение к постам и дозорам врага. Бывший помощник маневрировал дерзко и смело, в духе своего учителя.

Шел пятый день позиционной жизни. Федор Силыч, занимавший теперь каюту помощника, отдернул портьеру в каюту командира и сел на койку.

— Лежи, лежи, — проговорил он. — Я на минуту… Пожалуй, можно приступать к работе.

— Угу, — сказал командир. — Только предварительно хочу как следует зарядиться. Мало ли что… Миль на двадцать уйти, побегать.

— Обязательно, — Федор Силыч помолчал и зевнул. — Так, значит, решено. Схожу в матросский отсек, если что — покличь.

Он застал в отсеке оживленный спор: можно ли до минной постановки открывать себя торпедной атакой или нельзя?

— Почему ж, Ковалев? — спросил Петрушопко, разобравшись, что решительным противником торпедной атаки является Иван.

— А если под глубинками заклинятся крышки минных труб?

— Вот оно что, — засмеялся Федор Силыч. — Ты — вроде автономной единицы. Теперь электрики скажут: смотрите, как бы нам не разлили электролит. Комендоры предупредят, что боятся за артиллерийский погреб. Как тогда воевать?

Иван покраснел; все, кто поддерживал его, смущенно улыбались.