Морские волки. Германские подводные лодки во Второй мировой войне - [89]

«Моей первой задачей является спасение немецких жизней… В тяжелые дни, которые наступают, я попытаюсь сделать все, что в моей власти, чтобы создать сносные жизненные условия для наших отважных мужчин, женщин и детей. Для этого мне нужна ваша помощь. Окажите мне ваше доверие, ибо ваш путь – это мой путь…» 

Все, что в его власти… Он не питал иллюзий относительно сомнительной природы этой «власти» и был ничуть не уверен, что враг признает его в качестве законного наследника Гитлера или что после капитуляции будет вообще существовать какое-либо германское правительство.

Днем 1 мая пришла третья телеграмма от Борманна: 

«Фюрер ушел от нас вчера в 3.30 дня. Его завещание, датированное 29 апреля, назначает вас президентом рейха, д-ра Геббельса – рейхсканцлером, Борманна – министра по делам партии, Зайс-Инкварта – министром иностранных дел…» 

Первой реакцией гросс-адмирала было оцепенение, но, как всегда, он совладал с ситуацией. «Вы должны предпринять все необходимые шаги…», – говорилось в первой телеграмме. Это означало полную свободу действий. Теперь, когда Гитлер мертв и он больше не связан присягой на верность, он может действовать так, как подсказывает ему его совесть.

Он не собирался подчиняться этой посмертной директиве, которая ограничивала его власть и ставила его в одну упряжку с людьми, которых он терпеть не мог. Поэтому он игнорировал последнюю телеграмму, а на средства связи посадил персонал, связанный клятвой о сохранении секретности.

Зная, что на предстоящих переговорах ему потребуется опытный министр иностранных дел с известным авторитетом за рубежом, он велел адъютанту пригласить барона фон Нейрата, бывшего министра иностранных дел. Узнав об этом шаге Деница, фон Риббентроп попросил встречи с ним и был принят гросс-адмиралом. Дениц объяснил фон Риббентропу, прочему он не хочет прибегать к услугам министра иностранных дел Гитлера в его прежнем качестве, и попросил высказать свои рекомендации о том, кого бы он хотел видеть на этом посту. Фон Риббентроп был явно уязвлен. На следующее утро в кабинете Деница зазвонил телефон. Это был фон Риббентроп. Он спокойно предложил… себя! Эту кандидатуру Дениц отверг.

События развивались с небывалой быстротой. 2 мая британцы оказались уже в Любеке, в часе хода танка от Плена. Разговаривая по телефону с лейтенантом Маусом, находившимся под Дрегером, Людде-Нойрат мог явственно различать в трубке лязг танковых гусениц. Нельзя было терять ни минуты времени, и гросс-адмирал перебрался во Фленсбург.

Тем временем в Италии капитулировала юго-западная армейская группировка, американцы вышли к Балтийскому морю в районе Висмара. Перед Деницем встал вопрос, не достойнее ли сражаться насмерть до конца, чем сдаваться.

«Что касалось его лично, – говорил впоследствии Людде-Нойрат, – то смерть была для него простейшим выходом. Терять ему было больше нечего. Оба его сына погибли в море, дело его жизни – подводные лодки – рухнуло, его собственность исчезла». Но он принимал наследство Гитлера как обязанность, от которой нельзя было уклониться. Даже ценой своей личной чести он должен был делать то, что ему подсказывала совесть, ради вооруженных сил и ради германского народа.

3 мая фон Фридебург начал переговоры с Монтгомери о капитуляции группировки в Северной Германии. 4 мая он совещался с гросс-адмиралом во Фленсбурге, а затем улетел обратно подписывать документ о капитуляции, который вступил в силу утром 5-го. Самое важное было в этом документе то, что он включал в себя не только территории Нидерландов и Дании, но и германский флот. Вопреки традициям не разрешалось никаких затоплений кораблей. Это была горькая пилюля для гросс-адмирала, но Монтгомери намекнул, что будет санкционировать продолжение передвижений кораблей с востока на запад и что любой отдельный солдат, который сдастся на демаркационной линии будет направлен в британские лагеря для военнопленных.

С тяжелым сердцем Дениц издал прямой приказ о запрещении уничтожения оружия и затоплении кораблей. Во флоте этот приказ выполнялся прежде всего из личной лояльности своему командующему. Вообще-то требование Монтгомери стало предметом бурных дискуссий в окружении Деница, но сам Дениц был полон решимости не выставлять немецкий народ в качестве нарушителя условий прекращения огня, что случилось бы, если бы, скажем, за несколько часов до вступления соглашения в силу были затоплены подводные лодки.

Кодовым словом подготовленного затопления германских кораблей было «Радуга». Приказ об отмене «Радуги» вызвал волну вопросов и нареканий. Неужели действительно гросс-адмирал отдал такой приказ? А если да, то наверняка под давлением – не мог он по своей воле дать такой приказ! Верил ли он, отдавая приказ, что он будет выполнен?

Телефон у Людде-Нойрата не умолкал, и адъютант Деница повторял и повторял одни и те же слова:

– Нет, это правда. «Радуга» отменена… Да, я точно знаю… Приказ гросс-адмирала… Ему еще нужны корабли… Отход с востока продолжается…

Поздно той же ночью, когда гросс-адмирал лег спать и Людде-Нойрат вносил последние записи в «Военный дневник», дверь распахнулось и в помещение ворвалась группа офицеров. Среди был один адмирал, обладатель «дубовых листьев», и несколько командиров подводных лодок.