«Морские псы» Её Величества - [50]

Канонира англичане закопали, а Джонсона отнесли на корабль. Стрелы у патагонцев, видимо, были отравленными, так как вокруг раны всё воспалилось, потом потемнело — и окаймлённая огненно-горячим на ощупь алым пояском синебагровая темнота расползлась по телу, вытягиваясь мысками вдоль вен... Через два дня скончался в бреду и он.

А команда старины Тома все эти дни перерабатывала тюленей. Ребята солили и вялили тёмное тюленье мясо и перетапливали отдающий рыбою жир. Работа тяжёлая, запах малоприятный, чтобы не сказать жёстче, — зато бывалые моряки знают, что тюлений жир на всё пригоден и везде хорош. Лучше нет средства, чтобы сделать сапоги водонепроницаемыми, чем пропитать их тюленьим жиром. Только китовая ворвань может сравниться с тюленьим жиром — но не превзойти его! Фитиль в светильничке, тюленьим жиром пропитанный, горит ровно и светло. Свечка из этого жира, в который для твёрдости добавлено чуть-чуть мыла, не уступит настоящей. И огонь в очаге пуще пылает, ежели на дрова плеснуть жира. И больному грудь растереть годится. И даже, когда нет под рукой ничего другого, для приготовления пищи сойдёт. Воняет, конечно, зато не пригорает, не пенится.

9

Фёдор вообще-то не хотел и присутствовать в качестве публики на суде над изменником Доути. Но адмирал настоял, чтоб были все до одного. А иноземные люди — Фёдор и Нуньеш да Силва — должны быть не просто публикой, а беспристрастными свидетелями всего процесса. Чтобы могли потом, буде таковая нужда представится, подтвердить кому угодно, что всё содеяно по закону и обычаю...

Так что пришлось против воли видеть всё, от начала до конца.

Главными свидетелями обвинения на суде выступали Том Муни и Джон Честер — капитаны «Сент-Кристофера» и «Лебедя», на борту которых вёл свою преступную агитацию обвиняемый. Но первым получил слово на процессе один из добровольцев-дворян, некий Эдмунд Брайт. Типичный девонширец с виду — коренастый, краснощёкий, энергичный... Он поклялся, как положено, на Священном Писании говорить «правду, одну только правду и ничего, кроме правды!» и заявил:

— Мистер Томас Доути ещё в Плимуте вынюхивал планы нашего адмирала и записывал все секреты, какие только мог вызнать!

— Почему же ты сразу не донёс о том? — спросил председатель суда капитан Винтёр.

— Видите ли, ваша честь, мой отец уже много лет ведёт тяжбу, касающуюся нашего наследственного владения. А известно всем, что мистер Доути вхож во дворец Её Величества, — так что я боялся навредить делу отца. Поймите меня правильно, ваша честь: меня тянуло в противоположные стороны. Лояльность к адмиралу требовала одного, а лояльность к родному отцу — совсем иного...

— Понятно. Можешь ли ты поведать суду какие-либо подробности услышанного? — спросил Винтёр.

— Да, ваша честь! Я ясно помню, что мистер Доути говорил, будто лорд Берли выражал недовольство подлинными целями нашей экспедиции!

— Нет, Брайт что-то путает. Лорд Берли не имел сведений о подлинных целях нашей экспедиции! — вмешался адмирал.

Винтёр обратился к Доути:

— Обвиняемый, что вы можете сказать по этому поводу?

— Что Эдмунд Брайт — свинья, а лорд Берли действительно знал всё о подлинных целях этой экспедиции ещё до нашего отправления в поход!

Дрейк вскочил и закричал:

— В высшей степени интересно, каким способом лорд-канцлер мог узнать эту тайну?

— Я лично ему об этом рассказал.

Фёдор сидел и скрёб затылок. За каким дьяволом этот пустомеля признается в том, чего до возвращения в Англию и не проверить никак? Зачем торопится затянуть петлю на своей шее поскорее? Ведь можно повести дело таким образом, чтобы затянуть процесс! Чтобы отложить вынесение приговора до возвращения в Англию! Ведь присяжные явно только и мечтают — не выносить приговор! Каждому же известно, что у Томаса Доути на родине имеются столь могущественные покровители, что Дрейку его будет не достать!

Может быть, он всё ещё не верил, что взаправду могут голову отрубить? Надеялся на арест... Болван, поглядел бы внимательнее на лицо адмирала! Не надо знать мистера Дрейка настолько же хорошо, как Фёдор, чтобы по лицу сообразить: он замыслил убийство врага — и скорее уйдёт с поста главы экспедиции, чем отступится тут...

Вообще, кажется, этот Доути видит не мир, каков он есть на деле, а своё о нём мнение. В частности, он неверно оценивает характеры людей, коих имел возможность наблюдать вблизи достаточно долго. Он считает Дрейка за обычного человека, не способного перешагнуть сословные и прочие предрассудки. И считает лорда-канцлера верным слову и последовательным до конца. Вот он, Фёдор, сэра Вильяма Сесила видел один раз вблизи да один раз издали — а и то понимает, что лорд Берли если и верен кому или чему — то это Англии, а не живому кому-то. И государыня его (и моя уж? Да, и моя!) такова же: всегда готова отречься от любого, кто её компрометирует...

«A-а, вон ещё что!» — подумал Фёдор, приглядевшись к обвиняемому и вспомнив лицо, слова и голос того, когда ещё у островов Зелёного Мыса Доути впервые объявил, что Дрейк ведёт людей на погибель! Вон ещё что! Ну, конечно! Каким-то уголком души он и понимает, что Дрейк ему смерти добивается — но он пуще смерти боится плавания через все океаны вокруг света и готов скорее положить шею на плаху, только чтобы как-то кончилось это бесконечное плавание...