«Морские псы» Её Величества - [39]

— Это определённо тот язык, на котором в аду изъясняются. Эй! Спустить вельбот и пригласить двоих! Тэд — в шлюпку!

Спустили остроносый восьмивесельный вельбот. Фёдору редко удавалось прокатиться на этой стремительной посудине с одинаковыми оконечностями спереди и сзади. Вельбот шёл красиво и, казалось, со свистом рассекая воздух...

Вот вельбот ткнулся в тёмно-красный песок берега. Фёдор выскочил и, повернувшись на восток-юго-восток, в сторону Мекки, приветствовал хозяев берега по-арабски и поклонился, черпая воздух сложенными лодочкой ладонями. Марокканцы явно обрадовались тому, что белый человек приветствует их по их обычаю и даже точно знает, куда надлежит лицом оборотиться. Фёдор разглядывал их и дивился: среди здешних туземцев попадались и белые, ну, во всяком случае, светлокожие, люди с большими бородами и точёными, тонкими лицами, похожие не на африканцев, а скорее на северных испанцев или балканских славян. И рядом стояли чистые негры. И все оттенки переходов меж этими двумя крайностями. И был толстоносый смуглый жирный мужчина турецкого вполне вида. Фёдор попробовал заговорить с ним по-турецки — тот неуверенно ответил. Короче, кончилось тем, что Фёдор остался на берегу в заложниках, а двое берберов отправились на «Пеликан».

Фёдора накормили ореховой халвой, диковинным блюдом из дроблёного пшеничного зерна на мёду со сливками из козьего молока, напоили мятным отваром и замучили расспросами: откуда он знает мусульманские обычаи, один ли он на корабле такой, и восточные языки все ли знает или только арабский, турецкий и всё... Потом пришли ещё люди, принесли ещё лакомства — и покуда два бербера объедались на борту «Пеликана», Фёдор, как в Турции, ел халву ореховую, и кунжутную («тахинную», как её здесь называют), и мучную, лапшой нарезанную, и самую изо всех вкуснейшую — белую вязкую с орехами. И пил шербет шести сортов... Когда двое берберов воротились на остров — Фёдор всё ещё пировал. Его нагрузили подарками, среди которых главное место занимал мешок липких фиников. Фёдор объяснил берберам, что нужно англичанам, англичанам — что нужно берберам — и развернулась торговля. Через сутки берберы привели караван одногорбых верблюдов с товарами. Один из верблюдов был нагружен вьюком втрое меньшим, чем остальные. Дрейк это заметил и спросил (через Фёдора, разумеется), в связи с чем это. Вместо ответа погонщик с напарником сгрузили вьюк с красавца, погонщик сел на него, принял от товарищей копьё с устрашающего вида наконечником, более всего похожим на мексиканский тесак — «мачете», и, гикнув, метнул копьё в пустынную степь. И поскакал во весь опор вдогонку. Оставалось непостижимой загадкой, как он умудряется сидеть красиво и с достоинством на бешено скачущем верблюде, горб которого на скаку закидывался то на один, то на другой бок. Очень быстро погонщик домчал до места, где копьё вонзилось в землю, на бегу верблюд согнул колени так, что всадник смог схватить копьё и метнуть в сторону англичан. Те окаменели. Но через миг боцман Хиксон крикнул: «Пройдёт левее!» — и тут копьё вонзилось в землю ярдах в десяти от крайнего из англичан. Погонщик подскакал и, соскакивая, краткими фразами, а чаще отдельными словами, объяснил:

— Мехари. Боевой верблюд. Скакун. Не под вьюк. Нарочно показать. Пощупай жилу: его сердце спокойно! Лучше лошади.

Берберы держались с достоинством, которое утратили лишь единожды: когда Элис Хиксон выудил из своей боцманской заначки грот, порванный штормом в ноябре. Берберы просто всполошились. Как оказалось, они никогда прежде такого количества парусины в продаже не видели. А она же в жару холодит!

Когда запасливый Том Муни попробовал сушёных фиников, он заявил, что этой вкуснятины надо по полмешка на нос всем, а ему лично мешок, не менее. И — непонятно было даже, где он их прятал на крошечном «Бенедикте», — распорядился нести с судна на берег... весь комплект запасных парусов! Дрейк хотел урезонить старину Тома: мол, гляди, шторма ещё будут, а запасных парусов я тебе не рожу! Но Муни, ухмыльнувшись, объявил:

— А я и не попрошу. У меня, кроме этого, ещё два полных комплекта остаются. Вот! — и задрал к небу коротенькую седую бородёнку.

Берберы же давали по мешку фиников за локоть парусины.

Второй товар, вызвавший, хотя и в меньшей степени, ажиотаж у туземцев, была синяя вуаль, которую брали вообще-то для защиты от москитов и прочих кровососов при предстоящих стоянках в тропиках. Показали её берберам случайно — лежала в трюме поверх чего-то более существенного. Но их седобородый предводитель — шейх Абенхагир ибн Юсуф ибн Муса — как увидел вуаль, так вцепился в неё трясущейся рукою и спросил: «За это чего хочешь?» Фёдор, с натугой исполняющий обязанности толмача (всё же арабский он знал плоховато, а берберский вовсе едва-едва), разобрал, что люди из свиты шейха галдели: «Синяя! Какая красивая! Совсем, по-настоящему, синяя!»

Один Фёдор сообразил, исходя из своего турецкого прошлого, — на кой чёрт жителям пустыни, где насекомых и не видно, эта противомоскитная вуаль.

— Ну, всё! Теперь шейх весь свой гарем переоденет в вуаль. И будут перед ним жёны и наложницы ходить нагими, в одних вуалевых шароварах да кофточках.