Морские повести и рассказы - [2]

Я подозреваю, что бывают моменты, когда самым драгоценным для писателя в его работе — даже если он человек действия — представляется именно этот таинственный ход вещей, приводящий к творческому воплощению задуманного: находки, сделанные потому, что «так само собой вышло» в той смутной области сознания, где и зарождается честный успех или почетная неудача писателя. Но бывают и другие моменты, когда идеализм (ибо идеализм — практичен и трезв и враг всего, что «само собой выходит» и тому подобных загадочных явлений) подсказывает вам совсем другую, более определенную и точную оценку ваших достижений — каковы бы они ни были. Вероятно, именно в такой момент и прибыло ко мне предложение опубликовать сборник моих рассказов, сделанное моим давнишним другом и издателем мистером Е.Ф. Дабльдеем, — который является идеалистом и который не потерпел бы, чтобы в его деле хоть что-нибудь происходило «само собой». Дело его, на мой взгляд, заключается главным образом в посредничестве между мечтаниями некоторых людей и бодрствующим разумом остальной части человечества. Определенное таким образом, занятие это представляется фантастически странным, но мистер Дабльдей всегда подходит к делу чрезвычайно практично. И поэтому я привык слепо доверять всем его заключениям. Да и по другим причинам, более глубокого, личного свойства, не имеющим ничего общего с деловыми вопросами, слово его всегда значит для меня очень много. Но, чтобы примирить собственный мой идеализм с мыслью об удалении моих рассказов из их естественного окружения, из той общей атмосферы, в которой они первоначально возникли, надо было найти определенный принцип отбора. Единственным принципом, показавшимся мне в какой-то мере приемлемым, был принцип классификации рассказов по темам; при всех его невыгодах, он по крайней мере обладает тем преимуществом, что не подвержен заражению иллюзиями. Но вскоре я увидел, что писателю, поставившему перед собой ясную цель правдиво выражать самые свои глубокие, исполненные сострадания чувства, не поступаясь верой в людей и мир — то есть и «обманчивые видения», горестные и забавные, о которых говорят философы и которые живут уже столько веков, торжественно совершая свой путь к Концу Света (а он будет, несомненно, самым обманчивым из всех видений), — принцип этот совсем не так легко применить, как показалось мне на первый взгляд. Хотя меня часто называют писателем моря, я всегда считал, что у меня нет резко выраженного тяготения к этой или какой-нибудь другой теме. Верно, что в море я нашел подлинный смысл своего существования задолго до того, как захотел написать хоть одну строку, или почувствовал самую смутную потребность в самовыражении посредством печатного слова. Жизнь моря стала моей жизнью. Она была личным моим достоянием, которое полностью насыщало меня. Когда же сны мои изменили свой характер (Кальдерон сказал: «жизнь есть сон»), прошлое в силу самой природы моей профессии стало одним из источников того, что я могу назвать, за отсутствием лучшего слова, вдохновением, — т. е. внутренней силой, движущей моим пером. Я прибавил бы: «На счастье или несчастье», — если бы слова эти не звучали страшной неблагодарностью после стольких доказательств симпатии со стороны читающей публики, к которой я адресую это мое предисловие.

В действительности, если вести счет на страницы, я написал о море очень немного. Море было местом действия, но очень редко — целью в моей литературной работе. Слишком поздно теперь, после стольких лет, пытаться скрыть правду; поэтому признаюсь, что когда я лишь запускал первые бумажные кораблики в дни моего писательского детства, целью моей была стихия столь же беспокойная, изменчивая и опасная, как море и даже еще более огромная — ненасытный океан человеческой жизни. Я надеюсь, что это пышное выражение будет принято с той снисходительной улыбкой, которой встречаются обычно высокие устремления исполненных благих намерений новичков. Много времени утекло с тех пор, и я могу уверить своих читателей, что никогда еще не ощущал так глубоко своего скромного места, как сегодня, подбирая вот эти слова, и что сегодня я вижу яснее, чем когда-либо, что все это были всего лишь бумажные кораблики, нагруженные мечтами взрослого ребенка и простодушно отправленные в то грозное море, которое, в отличие от честных соленых вод моей юности, не знает надежд на новые горизонты, а лежит в замкнутом кругу Вечной Тени.

В полной мере отдавая себе отчет в этих своих чувствах, я подошел к проблеме отбора рассказов для данного сборника; мне хотелось придать ему какое-то единство, иными словами, какой — то собственный характер. Перебирая те побуждения, которые руководили моей судьбой писателя, я нашел себе руководителя; это он так часто заставлял меня избирать своими героями людей, жизнь которых с юных лет была связана с морем. Таким образом, характерная черта рассказов, включенных в эту книгу, состоит в том, что центральная фигура каждого из них, — это моряк, показанный либо в отношениях с товарищами по профессиональной жизни, либо в своих связях на суше, втягивающих его в дела и заботы большей части человечества, обитающей на твердой земле. Неверно было бы называть эти вещи морскими рассказами. В них говорится о чувствах, имеющих универсальный смысл, например о бодрящем и вдохновляющем ощущении молодости, или о том, как поддерживает человека будничное мужество, встречающее неизмеримую мощь разбушевавшихся стихий, словно рядовое испытание профессионального умения и выносливости. Разумеется, в рассказах этих есть не только идеи, а нечто большее. Я позволю себе надеяться, что в них есть и живые люди и ясно выраженная человечность их, таким странным образом возникающая из инертности и нетерпеливости, из слабости и силы, из множества других интересных противоречий, которые сказываются на поведении этих людей и, в какой-то степени, призваны дать определенную окраску событиям повести и даже ожидаемому отклику читателя. Назвать их «этюдами о моряках» было бы претенциозно и даже могло бы ввести в заблуждение, потому что люди, выведенные в этих рассказах, никому не известны, а события носят частный характер. «Короткие рассказы» — вот самое лучшее заглавие, которое я смог придумать для этого сборника. Мне нравится его сдержанный характер, не подающий ложных надежд и не вызывающий безотчетного антагонизма. То, что сборник, задуманный как нечто целое, сознательно разделен на две части, объясняется моим желанием отвести особое место рассказам, открывающим каждую из них: «Юности», являющейся, несомненно, автобиографической вещью («эмоции, которые вспоминаются спокойно»), и «Тайфуну», — это произведение, с точки зрения чисто описательной, наиболее короткая из двух вещей о шторме, написанных мной в разное время.