Морские повести - [120]

«Ни-ко-диму Ар-хи-пову», — с трудом, по складам прочитал матрос и вскрикнул. Он начал лихорадочно рыться в корзине.

Так, с корзиной в руках, бледный, потрясенный, он и выбежал на палубу.

— Бра-атцы! — едва переведя дыхание, закричал он. — Братцы, что же это делается! Небольсин наши письма изничтожает!..

— Как — изничтожает? — Архипова обступили недоумевающие матросы.

— А вот как!..

И Архипов вытряхнул на палубу содержимое корзины. Ошеломленные матросы стали быстро сортировать разорванные письма, подбирая одну к другой половинки конвертов.

Ропот негодования прокатился по кораблю:

— Небольсина! Старшего офицера сюда!..

— Пусть ответит за самоуправство!..

— Хватит издеваться над нами!..

Небольсин вышел из каюты не сразу. Он распахнул дверь и с порога крикнул на всю палубу:

— Мо-о-лчать! Бунт?!

Но его никто уже не слушал.

— За борт, шкуру! Напился нашей крови!.. — раздавались выкрики из напиравших задних рядов.

Небольсин попятился и торопливо захлопнул за собой дверь. Трясущимися руками он достал из стола револьвер.

В каюту к нему, однако, никто не ворвался. Толпа матросов растекалась по верхней палубе, пытаясь подобрать разносимые ветром обрывки почты, которую они так ожидали…

— Степа, пора! — шепнул Епифан Листовский Голубю и взбежал на ступеньку трапа. — Матросы! — выбросив руку вперед, зычно выкрикнул он. — Слушайте меня!.. В России революция, а от нас это держат в секрете!..

Бочком, стараясь, чтобы его не заметили, Небольсин прошмыгнул из каюты. Через несколько минут над «Авророй» взлетели сигнальные флаги: «На корабле бунт», а еще через мгновение черные жерла орудий американского броненосца, стоявшего невдалеке, описали полудугу и уставились в «Аврору».

Гарпер прибыл на крейсер минут через пятнадцать. Не глядя на матросов, он торопливо прошагал в каюту капитана второго ранга, — впрочем, матросы и не обратили на него внимания.

Как и Небольсин, Гарпер был не на шутку перепуган происшедшим.

— Вот видите, кэптен, — раздраженно проговорил он. — События опередили нас… Адмирал прислал меня уладить это досадное недоразумение.

Небольсин подавленно молчал.

— Что же делать? — прошептал он наконец. — Ведь эти… бунтовщики разнесут весь корабль!

— Положим, — жестко усмехнулся Гарпер, — до этого мы не допустим. Тут уж речь будет идти о престиже Соединенных Штатов, а в таких случаях мы пощады не знаем!.. — Он выдержал паузу. — Адмирал просил заверить вас, что во имя вашей безопасности и спокойствия мы ни перед чем не остановимся.

По правде говоря, американскому адмиралу было в высшей степени безразлично, произойдут ли какие-нибудь волнения на «Авроре». Пусть матросская орда хоть перебьет всех своих офицеров — он даже пальцем не пошевелит для их спасения. Больше того, подобный инцидент, если уж на то пошло, был бы ему даже на руку: тогда имелись бы все основания отнестись с полной строгостью к этим разбитым в бою, но по-прежнему гордым морякам. О, этих гордых русских он ненавидел давно и последовательно.

Пугало его другое: пример русских мог губительно повлиять на местное население и в особенности на гарнизон, с которым и без того в последнее время стало нелегко управляться. Нет, бунт на русском корабле ничего хорошего не сулил.

Так думал адмирал, а значит, так должен был думать и он, капитан Гарпер. Мысли адмирала — всегда и его мысли, а как же иначе?

Гарпер покусал нижнюю губу и, словно размышляя, поглядел на Небольсина.

— Видимо, все-таки придется, — сказал он бесстрастно, — раздать остатки почты. Как это у вас, русских, есть пословица: «Шило в мешок не утаишь».

— В мешке, — механически поправил Небольсин.

— Совершенно верно, благодарю вас, — любезно улыбнулся капитан. — Почту в мешке, видимо, тоже не утаишь.

И, довольный своим каламбуром, заразительно расхохотался; Небольсин принудил себя улыбнуться, хотя ему было совсем не до смеха.

— Я сейчас же, при вас отдам распоряжение о почте, — говорит он. — А господину адмиралу прошу передать мою сердечную признательность… за помощь.

— О, пустяки! — снисходительно восклицает капитан Гарпер.

…Матросы стоят молчаливо-настороженным, плотным кольцом, в середине которого — писарь Коротеев. Только прерывистое дыхание да поскрипывание подошв, когда задние приподнимаются на носки, чтобы заглянуть в середину круга, выдают волнение моряков. Коротеев неторопливо вытаскивает конверт за конвертом и выкликает:

— Павел Иванов Безбородько!..

— Убит. Ложи в сторону.

— Комендор Морозов!..

— Списан в госпиталь. Валяй дальше.

— Аким Никитин Кривоносов. Еще Акиму Кривоносову… И еще!..

Коротеев пытается отбросить и эти письма в груду почты, которая никогда уже не будет доставлена адресатам, но тут вперед из круга решительно выходит Степа Голубь:

— Давай сюда. Не для тебя писано. Сами сохраним.

И он отходит с пачкой конвертов, надписанных одинаковым мягким, почти детским, девичьим почерком.

2

Дни тянулись однообразно, медленно, уныло.

В последних числах июня нежданно-негаданно пришла госпитальная «Кострома». Во время боя она была захвачена японцами и приведена в Сосебо, теперь же, после каких-то переговоров, должна была возвратиться в Россию.