Морские люди - [51]

Вряд ли.

Петька пробурчал:

— Правда все.

Он уже отдышался, немного успокоился, только морщинка на лбу еще не разгладилась. Матросы Милованов и Конев кивнули, подтверждая слова командира отделения и Иванова.

Борисов понял, почему Петра Ивановича не было ни до, ни после обеда.

С ним разбирались.

Матрос Иванов продолжал:

— Кто-то растрезвонил об этом по всем боевым частям, язык бы вырвать гаду, чтобы знал, как людей закладывать. Наверное, еще и к командиру бегал, настучал на Иваныча.

Он посмотрел на Карнаухова, хотел что-то еще добавить касающееся его слов, но замолчал, увидев, что мичман не на шутку встревожился. А желание высказаться было сильное. Петьку бесило то, что именно Иван Карнаухов, не кто-нибудь другой, а именно он изрекал прописные истины про уставные требования и порядочность. Да еще с таким умным видом выступал, забыл, наверное, что сам чуть не сделал с Шухратом. Конечно, Иваныч поступил не по-уставному, но только не их командиру отделения судить о нем.

Петькина отзывчивая душа подсказывала хозяину, что Карнаухову глубоко безразличны и Зверев, и Шухрат, а уж главный боцман тем более. От одного этого хотелось закрыть глаза и уши, топать ногами и кричать, кричать, кричать…

Клим сидел, Иванов опять начал закипать, старшина поглядывал по сторонам. Так прошло несколько минут. В глубину отсека звуки работающих турбин не доходили, установилась тягостная тишина. Слышно было, как перешептывались о чем-то Милованов с Коневым, да посапывал не до конца выплеснувший свои чувства Петька.

Клим подозвал Конева. Тот вышел из закутка, виновато улыбнулся. Удивительную эту его манеру стараться не вылезать на первый план и чувствовать себя не в своей тарелке, когда в силу разных причин это происходит, замечали все, кто с ним общался. Борисов уже знал об этой особенности подчиненного и ободряюще улыбнулся:

— Товарищ матрос, что представляет собой этот самый Зверев?

— Соответствует своей фамилии.

Потом подумал и добавил:

— Он любит ко всем придираться. Очень вредный и грубый такой.

Под чьими-то ногами гулко загремел трап. Дверь отворилась, вошел лейтенант Коломийцев. Борисов подал команду «Смирно!», доложил офицеру о наличии личного состава. Тому очень не понравился вид мичмана. Да и матросы смотрелись мокрыми курицами. Коломийцев поморщился, выразительно показал своему помощнику глазами на моряков, сухо спросил:

— В чем дело? Должного настроя не наблюдаю.

И, обращаясь к матросам, скомандовал:

— Пока есть время, проведем тренировку. По местам!

Лампы дневного света вновь сменились плафонами боевого освещения. В синем сумраке засветились разноцветные лампочки. Загудели преобразователи. Круглое поле индикатора прорезала тонкая линия развертки. На лица операторов лег зеленоватый отсвет от экранов.

— Подать цель!

На краешке экрана, среди пятен искусственно созданных помех родилась и уверенно засветилась отметка имитатора цели.

— Товарищ мичман, дайте команду старшине второй статьи продолжить работу. Лично вы мне срочно нужны, выйдем из помещения.

В тамбуре Коломийцев, круто развернулся к идущему за ним Борисову, еле сдерживаясь от негодования, спросил, как выстрелил:

— В чем дело?

Резко выдохнул, отдышался и продолжил в более спокойном тоне:

— Что за вселенская скорбь на боевом посту? Нашли время, Климент Иванович, людей будоражить. Позже нельзя?

Клим в двух словах пояснил лейтенанту суть дела. Тот не выдержал, охнул от неожиданности, потом снова взял себя в руки. Перед мичманом стоял прежний Александр Васильевич, человек уравновешенный, способный найти выход из любого положения. Он постоял, подумал, потом уверенно заявил:

— Климент Иванович, Петрусенко волк старый, тут что-то не то. Надо обождать. Постарайтесь переключиться сами, настройте на боевую работу подчиненных. Сейчас это очень важно как для вас, так и для матросов. Я сейчас был у штурмана, в ближайшее время прибываем в район. Надо постараться. Ну, выше голову, вперед и с песней!

Корабль приближался к заданному району. Где-то там, в морской пучине уже курсировала подводная лодка, изображающая противника, или, как говорят на флоте «супостата». Гидроакустикам нужно было найти ее, и наработать всем, кроме новичка матроса Конева по нескольку часов контакта. Само собой, лейтенант Коломийцев переживал за подчиненных, в первую очередь за своего нового старшину команды. Он знал, что Борисов считался одним из лучших акустиков, потому и был рекомендован в школу мичманов и прапорщиков. И все же, все же… Александр Васильевич понимал, что от сегодняшних действий Клима зависело многое. Поэтому его чуть не вывела из равновесия царившая в отсеке акустиков атмосфера всеобщей взбудораженности. Хорошо хоть, что не сорвался сам, что постарался приложить все усилия для создания настроя на боевую работу. Кажется, удалось.

В Приморье уже несколько дней стояла тихая предосенняя погода, море было спокойным, да и лодка все же своя. За здорово живешь она свой борт не подставит, но и сопротивляться особо не будет. Все складывалось как нельзя лучше и, честное слово, лишние эмоции мичману и матросам были совершенно ни к чему. Вот лейтенант на правах командира и пытается создать надлежащую обстановку, догадался Борисов.