Морская яшма - [38]

— Не буду.

— Все же наденьте его, — холодно велел он. — Вы моя жена, и будете его носить.

Видя, что я и не думаю слушаться, он, едва скрывая досаду, шагнул ко мне, вынул кольцо из коробочки и надел мне на палец.

Я немедленно отдернула руку.

— Я сниму его, как только вы уйдете, — пообещала я и поняла, что веду себя не лучше Лорел, сопротивляясь тому, кто сильнее и наделен властью. Вчера, когда этот человек взял меня за руку, меня словно пронзил электрический разряд.

Сегодня это ощущение повторилось, и это мне не понравилось. Тем яростнее я боролась против него.

Брок не обратил внимания на мои смехотворные попытки сопротивляться.

— Ложитесь быстрее в постель, там вы согреетесь, — сказал он. — Вас знобит.

Повинуясь приказу и леденея не столько от холода, сколько от страха, я сбросила туфли и неловко скользнула под одеяло. Но тут же села к подушкам, подтянув одеяло к подбородку, и уставилась на мужа. Брок подошел к изножью кровати, и я почувствовала в нем тот же холодный огонь, который ощутила раньше. Но теперь к нему примешивался злорадный триумф, и это было еще страшнее. Я подумала, что ему так же нравится причинять другим страдания, как и его матери.

— Как же вы, должно быть, разочарованы, что капитан Обадия умер, не успев изменить завещание, — сказал Брок. — Теперь все состояние капитана перейдет к его жене-китаянке. Она даже компанией будет управлять. Вместо того чтобы заполучить вожделенного богатого мужа, вы оказались прикованы к бедной конторской крысе.

Я в бешенстве сверлила его взглядом.

— И вам поделом! Вы ведь женились, чтобы заполучить власть и богатство!

Он продолжал тем же ледяным тоном:

— Вы правы, я отдал бы все на свете, чтобы получить верфи в свои руки. Деньги не имеют значения. Но корабли были делом жизни моего отца, и капитана тоже, а потом стало моим. Ради памяти отца я должен вернуть компании прежнее положение в торговом флоте. И я бы сделал это. А вместо этого оказался женат на женщине, которая не принесла мне ничего, и потерпел крах. Ваши слова совершенно справедливы.

Я удерживала одеяло на груди и смотрела на Брока поверх согнутых колен. Простыни были ледяными, так что меня продолжал бить озноб. Сейчас я готова была упрашивать. Я ничего не выиграла бы, споря с мужем.

— Так отпустите меня, — взмолилась я. — Позвольте мне вернуться в Нью-Йорк. Я для вас ничего не значу и, если уеду, не причиню новых хлопот.

— А-а, так вы не только глупы, но и трусливы! Стоило вам проиграть, как вы готовы пуститься наутек! Хотите пожить соломенной вдовой? Я вот не согласен. Если уж я обзавелся женой, так пусть она живет здесь. Кроме того, вы ошиблись еще кое в чем. Возможно, вы значите для меня больше, чем думаете.

В его словах прозвучало нечто, от чего я вжалась в подушки — новое мрачное торжество. Положение начинало Броку нравиться.

— Скажите, вы когда-нибудь слышали от своего отца, что случилось в первом рейсе "Морской яшмы"? Рассказывал он вам, как Эндрю Маклин принял смерть на борту этого корабля?

Всю жизнь я знала, что во мраке неизвестности меня подкарауливает какая-то тайна, которая всплывет в самый неподходящий момент. Я ощущала это еще совсем ребенком, когда отец горевал о своей несостоявшейся карьере капитана и на него нападали продолжительные приступы задумчивости. Страшась неизвестности, я всегда стремилась отогнать непрошеные мысли. Но теперь отгородиться от того, что мне не хотелось знать, не удастся.

Брок Маклин не ждал ответа.

— Моего отца в этом рейсе убили. Его застрелили, когда он выполнял свой долг. А застрелил его Натаниэль Хит, ваш отец.

Потрясенная, я могла только с ужасом смотреть на Брока. Он обогнул изножье кровати и, грубо схватив меня за левое запястье, уставился на золотое обручальное кольцо. Потом отшвырнул мою руку.

— Нет. — Он покачал головой. — Просто так я вас не отпущу. Вы останетесь тут моей женой до конца дней своих. Но не для того, чтобы вас любили и лелеяли. Не дождется этого от меня дочь Натаниэля Хита. Капитан сыграл с нами злую шутку, но в конце концов все выйдет совсем не так, как он хотел.

Я по-прежнему молча смотрела на него, бесчувственная и отупевшая. В этом мужчине, как и в его матери, человечности не было ни на грош. Он подошел к двери между нашими комнатами, остановился и заговорил снова безжизненным, бесцветным голосом, словно вдохновлявшая его ярость вдруг схлынула и оставила опустошенным.

— Когда моя жена заболела, я, чтобы не беспокоить ее, перебрался в соседнюю комнату, — сказал Брок. — Я жил в ней еще мальчишкой. Большая комната — ваша. Внешние приличия будут соблюдены, поскольку комнаты соединяются дверью, но отныне никто из нас ее не откроет. На людях вы будете появляться в роли моей жены. Вы должны беспрекословно мне повиноваться. И не смейте больше вмешиваться в воспитание Лорел, оно вас не касается.

Горячая волна гнева вернула мне способность говорить.

— То, что вы тут наплели, — ложь! Мой отец был добрым и мягким человеком. Он никогда не причинил бы вреда другому. Я не верю ни одному вашему слову!

— А на мостике вы его видели? — саркастически спросил Брок. — Там человек мягким не бывает, иначе недолго он останется капитаном клипера.