«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - [103]

Вскоре после этого разговора между капитаном и матросом ялик причалил к борту «Кокетки». Пленника капитан нашел в своей каюте — он был озабочен и даже печален, но тем не менее прекрасно владел собой. Он произвел сильное впечатление на офицеров и команду, но почти все, подобно Болтуну, отказывались верить, что красивый и нарядный юноша, для встречи которого их вызвали на палубу, и есть знаменитый контрабандист.

Поверхностные наблюдатели, замечающие лишь внешние проявления человеческого характера, сплошь и рядом ошибаются. Хотя вполне разумно предположить, что человек, который нередко участвует в грубых и жестоких делах, неизбежно сам проникается злобой и отталкивающей свирепостью, но если, как говорят, в тихом омуте черти водятся, то и под скромной, а порой даже холодной внешностью скрываются иногда способности самые удивительные. Нередко люди, с виду мягкие и смирные, оказываются самыми отчаянными и своенравными, а тот, кто глядит настоящим львом, на поверку выходит немногим лучше ягненка.

От Ладлоу не укрылось, что недоверие фор-марсового разделяет почти вся команда. Но так как он не в силах был совладать со своим нежным чувством к Алиде и ко всему, что ее касалось, а раскрывать карты покуда не было необходимости, он промолчал и тем самым только укрепил своих людей в их убеждении. Отдав несколько мелких распоряжений, он пошел в каюту и попытался поговорить с пленником по душам.

— Вон та свободная каюта в вашем распоряжении, мастер Бурун, — начал он, указывая на маленькую каюту напротив своей собственной. — Похоже, что нам предстоит поплавать вместе несколько дней, если только вы сами не ускорите дело, сдав «Морскую волшебницу», а в этом случае…

— Вы, кажется, хотите мне что-то предложить?

Ладлоу замялся, оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что его никто не слышит, и подошел поближе к своему пленнику.

— Сэр, я буду говорить с вами прямо, как подобает моряку. Красавица Барбери мне дороже всех женщин, каких я встречал в своей жизни; боюсь, что ни одна женщина на свете никогда уже не будет мне так дорога. Вам незачем знать, что обстоятельства… Скажите, вы ее любите?

— Да.

— А она… не бойтесь доверить эту тайну человеку, который не употребит ваше доверие во зло… она вас любит?

Моряк с бригантины с достоинством отстранился от капитана; но в тот же миг он снова обрел прежнюю непринужденность и, словно боясь выдать себя, сказал потеплевшим голосом:

— Главный грех мужчины — это его пренебрежение к женским слабостям. Кроме нее самой, капитан Ладлоу, никто не может судить о ее чувствах. Что же касается меня, то я никогда не буду испытывать к представительницам прекрасного пола ничего, кроме почтительного сочувствия их зависимому положению, их преданности и постоянству в любви, их верности в любых испытаниях и сердечной искренности.

— Эти чувства делают вам честь; и ради вашего собственного счастья, так же как и ради счастья других, я желал бы, чтобы ваш характер не был столь противоречив. Можно лишь сожалеть…

— Вы хотели что-то предложить относительно бригантины?

— Да, я собирался сказать, что, если судно будет сдано добровольно, мы могли бы найти средства смягчить удар, который был бы особенно тяжек кое для кого в случае ее захвата.

Лицо контрабандиста утратило свою обычную веселость и оживление; румянец его щек уже не был так ярок, а взгляд — не так беззаботен, как во время прежних разговоров с Ладлоу. Но, когда капитан заговорил о бригантине, на его тонком лице мелькнула уверенная улыбка.

— Еще не заложен киль того судна, которое догонит бригантину, и не сотканы паруса, которые понесут его по воде, — сказал он твердо. — Наша повелительница не так безрассудна, чтобы спать, когда ее помощь необходима.

— Эта басня о сверхъестественной помощи годится лишь на то, чтобы дурачить невежественных людей, которые покорно следуют за вами, но меня вам не провести. Я нашел то место, где стоит бригантина, и даже был у нее под самым бушпритом, так близко от ее водореза, что мог осмотреть якоря. А теперь я принял меры, чтобы узнать еще кое-что и захватить бригантину.

Контрабандист выслушал его, не выказывая ни малейшей тревоги, после чего воцарилась такая тишина, что слышно было его дыхание.

— Надеюсь, мои люди были бдительны? — Это был даже не вопрос, а, скорее, небрежно оброненное замечание.

— До такой степени бдительны, что мы подгребли под самый мартин-штаг и наш ялик никто не окликнул! Будь у нас при себе топор, нам ничего не стоило бы обрубить якорный канат, и ветер выбросил бы ваше прекрасное судно на берег!

Глаза контрабандиста сверкнули грозно, как у орла. Он поглядел на капитана крейсера испытующе и в то же время с негодованием. Под этим проницательным взглядом Ладлоу съежился и покраснел до корней волос — нет необходимости объяснять, о чем он вспомнил в эту минуту.

— Достойная же мысль пришла вам в голову! И мало того — я уверен, что вы попытались ее осуществить! — воскликнул Бурун, видя смущение Ладлоу. — Но нет… не может быть, чтобы вам это удалось.

— Удалось или нет, покажет результат.

— Повелительница бригантины не дремлет! Вы видели ее сияющие глаза! Ее таинственный лик излучал свет — о, я знаю, что так оно и было, Ладлоу: ты молчишь, но твое честное лицо не может лгать!