Морская чайка - [55]

Она поднималась все выше и выше, взмахивала крыльями твердо, привычно, и я теперь понял, что вижу свою чайку в последний раз. В глазах, помимо моей воли, что-то защекотало, и, если бы не было вокруг меня людей, я непременно заплакал бы…

Описав большой круг над морем, чайка начала постепенно снижаться, поворачивать к берегу. У меня радостно встрепенулось сердце: может быть, ей надоело летать, она учла, где ей лучше жить, и сейчас вернется на берег, сама добровольно придет ко мне в руки?

Но чайка не захотела лететь к берегу. Она метнулась вниз и как бы упала на морские волны, — наверное, соскучилась по ним, по бескрайнему морскому простору.

Все, кто стоял на берегу, не сводили глаз с чайки. А она, словно догадываясь, что ею любуются, что за нее радуются, весело купалась в море, трепеща крыльями; должно быть, она наверстывала то время, что отсидела в одиночестве на нашем чердаке.

…Я все смотрел и смотрел на море. Там бушевали высокие белогривые волны, и мне казалось, что все море покрылось чайками, которые пытаются взлететь в небо и не имеют сил, чтобы оторваться от кипящей воды. Я не сразу отыскал свою чайку глазами — она за это время успела далеко отплыть. Она и сейчас радостно махала крыльями и никак не могла накупаться в бушующем море.

А из дымчатой дали медленно плыл табун альбатросов. Они пристально всматривались в морскую стихию, словно искали там свою потерянную подругу. Не мигая я следил за табуном: найдут ли они мою чайку или не найдут?

Они нашли ее. Приблизившись к тому месту, где купалась одинокая чайка, они разом заволновались, завертелись на месте, некоторые даже спикировали к самой воде. Но моя чайка не спешила к ним навстречу. Быть может, она и вовсе не поднимется?

Покружив над чайкой, табун полетел дальше, куда-то в сторону. Как видно, им некогда было рассматривать купающуюся в море. Они, наверное, еще не лакомились сегодня бычками, как моя чайка, им нужно было искать и искать для себя поживу. И уже тогда, когда табун был далековато, с больших волн поднялась в воздух моя чайка. Она быстро догнала табун. В одну минуту она затерялась среди своих крылатых сестер, и, когда я, нечаянно мигнув, опять посмотрел на табун, уже любую чайку можно было принять за мою. Ведь они все круглоголовые и чернокрылые, у каждой желтый клюв и голубоватое, под цвет морской волны, оперение.

И тихая грусть, и радость, и какое-то раскаяние томили мое сердце. Я радовался за свою чайку — пусть летает над морским простором, — и я тосковал по ней. Ведь я уже никогда больше не увижу ее.

Не знаю, сколько времени я еще стоял бы на круче, глядя в море, если бы меня не позвали ребята. Но я подошел к ним не сразу, а лишь тогда, когда веселый табунок неутомимых альбатросов улетел далеко-далеко и скрылся за крутым, высоким выступом.

Я ВЕРНУСЬ К ТЕБЕ, МОРЕ!

Санка по-прежнему увлекалась книгами. Но вот вместо приключенческого романа ей дали первый том сочинений Аркадия Гайдара. Прочтя его, она все время ахала от восхищения и спрашивала, сколько еще томов он написал. Читала она теперь не дома, а недалеко от площадки, где мы играли в волейбол. Изредка она отрывалась от книги, чтобы принять участие в наших ожесточенных спорах. Без них, как известно, просто немыслима такая игра.

Случилось так, что мы, поиграв вдоволь, отошли в сторону от спортивной площадки и, будто сговорившись, уселись полукругом под старой липой.

Тогда Санка и предложила:

— Вот послушайте рассказ Гайдара.

Коська с грустью посмотрел на толстый том, а Славик сказал равнодушно:

— Ладно, читай!

Санка начала читать. Выразительно, с чувством, с каким-то внутренним волнением. И все слушали ее очень внимательно. Лишь иногда кто-нибудь прерывал чтение смехом.

— Как… как там написано?

— «Снял брюки и ходит, как барин».

Мы и не заметили, когда Санка дочитала рассказ.

— Еще читать?

— Пускай уже завтра.

Наверное, все думали о том, что было написано в книге. И в самом деле, разве можно было не думать? Уж очень правдиво и красиво рассказывал писатель. А может быть, и не о том думали мои друзья? Быть может, им было просто грустно, потому что одна игра надоедала, а другая, более интересная, еще не была найдена. Не потому ли Коська подумал вслух:

— Вот так и гуляем, и сидим без дела. Вышел из школы и делай сам, что хочешь…

Славик лениво сплюнул сквозь зубы:

— А ты хотел, чтобы тебя и летом к доске вызывали?

В то время, когда мы так беседовали, подле кручи появился Жорка-одессит. Он плелся устало, словно побитый пес; его морской клеш еле держался на бедрах, а фуражка совсем надвинулась на уши и на нос. Время от времени Жорка сердито сдвигал ее на затылок.

Увидев его, Коська крикнул:

— Как дела, Жора?

Жорка будто и не слышал вопроса. Славик толкнул Коську в бок:

— Ну чего пристаешь к человеку? Разве не знаешь, что его с работы уволили?

— За что? — испугался Павлик.

— За то, что пьянствовал…

Даже не взглянув в нашу сторону, Жорка подошел к лестнице и начал медленно подниматься по ступеням на кручу. За его спиной болтались убогие пожитки. В эту минуту я подумал, что он по моей вине лишился заработка. И, для того чтобы успокоить себя, я сказал: