Мороженщик - [9]

Тина не отреагировала.

— Кто вы, в конце концов? — спросила она, пролистав то, что оказалось всего-навсего проспектом по продаже автомобилей. Ей не были даже знакомы эти термины. Она подняла глаза от папки и только успела произнести: «Ну и что я должна с этим делать?» — как услышала металлический звук и почувствовала еще чье-то присутствие. Кто-то сидящий позади в темноте передвинулся и, когда она обернулась на звук, ее схватили за волосы, закрутив их. В ту же секунду тонкий острый предмет вонзился в ее ухо. Она закричала от боли и страха, но ужасное нечто проникало все глубже в мозг и слепящая кроваво-красная боль агонии затопила ее.

Вега, 1961

Они впервые оказались в постели вместе, когда в доме никого не было. Этому предшествовала затяжная сладострастная сцена насилия.

Но все началось значительно раньше. Однажды он, сговорившись с соседскими ребятами, заставил ее залезть на дерево. Мальчишки клялись, что с его верхушки можно увидеть Лондон. И она влезла на одном дыхании, простодушно показывая, как здорово умеет лазить по деревьям, но ребята почему-то смеялись, стоя внизу.

Потом была игра в доктора и пациента. Она состояла в том, что он читал приятелям лекции об отличительных чертах женской анатомии и требовал, чтобы сестра держала юбку над головой, в то время как он осторожно исследовал, нажимал и покалывал странные складки, припухлости и другие удивительные места «в отверстии» и вокруг. Прелюдией к половой близости были ласки в высоких зарослях сорных трав на задворках дома Колмана, когда они вдвоем лежали, раскинув ноги, трогая друг друга, хихикая, «лодырничая», как они называли.

В тот день все началось совершенно невинно. Она влетела в распахнутую дверь и по обыкновению крикнула:

— Мам! — Ответа не было. — Мам, привет, ты дома? — Звук ее голоса гулко разносился по этажам. Она бросила книжки на старый треснувший диванчик. — Есть кто-нибудь дома?

Она взбежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньки и не касаясь перил, промчалась по второму этажу через обшитый панелями, богато украшенный холл с фамильными портретами умерших предков и открыла дверь спальни сводного брата. Он лежал в постели, возбуждая себя.

— Извини, — сказала она, отступая, ожидая крика, удара, унизительной пощечины. Она боялась, что он в бешенстве накинется на нее. — Я не знала, что ты дома. Я кричала, но...

— Все в порядке, — сказал он пугающе спокойным голосом, — иди сюда, я хочу показать тебе кое-что.

— Что? — спросила она.

— Подойди сюда, — в мягкости интонаций было что-то опасное.

Она испугалась, хотя он не был рассержен, а спокойно лежал посередине кровати, одетый лишь в белые жокейские шорты, раздражая промежность, которая выпирала, как только он касался ее.

— Ну давай же, иди сюда.

Она подошла ближе. Он потянулся к ней, но она резко отпрянула.

— Я хочу... Иди сюда, черт возьми! Тебе не будет больно.

Он попытался дотянуться до нее, но не смог и нежно промурлыкал:

— Я же не сделаю больно моей сладкой сестричке.

Она не понимала его. Он перестал трогать себя и только смотрел на нее, поэтому она пожала плечами, подошла и встала перед кроватью. Он не делал резких движений, лишь слегка дотронулся до ее голой ноги, похлопал по ней и произнес:

— Я хочу показать тебе, что у меня есть, — но не шевелился.

— Что?

— Это тебе понравится.

— А что это?

— Вначале попроси: милый, пожалуйста, покажи мне!

— Милый, пожалуйста, покажи мне.

— Милый, я хочу пососать твоего любимчика, которого ты мне покажешь.

— Нет.

— Давай-давай. Скажи так, и я покажу тебе. Ну: милый, пожалуйста, я хочу пососать твоего любимчика.

— Нет, — замотала она головой и заплакала, вдруг остро почувствовав себя неуклюжей, некрасивой и плохо одетой. Ее комплекс неполноценности рос вместе с ней из-за ужасной одежды, которую ей приходилось носить, домашней стрижки с кошмарной неровной челкой и постоянных насмешек в школе. Все девочки носили белые носки, но почему-то именно у нее они были вечно перевернутыми, неопрятными. И все это было предметом постоянных издевательств ее соучениц. Она держалась неловко, была неказиста и слишком хорошо понимала это.

— Так говори, я жду. Не мне же за тебя говорить. Ну, быстрее! Милый, пожалуйста, я хочу пососать твоего любимчика. — Он произнес эти слова мягким, завлекающим шепотом, и она сдалась, повторив без выражения:

— Милый, пожалуйста, дай пососать твоего любимчика.

Тогда, к ее удивлению, он расстегнул гульфик обтягивающих шорт, и выпуклость вывалилась наружу. Пенис был толстым, весь в жилках и гордо торчал вверх.

— Вот, смотри, — сказал он и что-то сделал мускулами, от чего пенис заколыхался, как флаг, а он засмеялся.

Она тоже неуверенно засмеялась.

— Спроси его о чем-нибудь.

— О чем? — Она не могла поверить, что видит это наяву.

— Да о чем хочешь. Например, спроси: хочешь, чтобы я пососала тебя? Спроси.

— Н-нет.

— Ну! Спрашивай!

— Я не хочу.

— Спрашивай! — Его голос начал звучать с некоторым раздражением.

— Нет, ни за что!

— Я не сделаю тебе больно, глупая. Посмотри, я сам спрошу его. Хочешь, чтобы она пососала тебя, мистер Дик? — Пенис колыхнулся взад и вперед, словно согласившись, и она снова засмеялась. — Держу пари, ты никогда не видела этого раньше, а?