Мороз по коже - [31]

Ефросиния сказывала, мол, к самому его Святейшеству поехал. Все церковное в чемодан сложил, а сам как мирянин уехал. А в воскресенье весть с Москвы пришла – кончился отец Никодим. Ну тут и Ефросиния в Москву подалась. Дьякон за сыном в обитель отправился, а ему в ответ: «Ушел Митрофан и сгинул. На молебен и послушание не явился». В итоге Ефросиния одна уехала.

– А паренек-то тот более не захаживал?

– Нет, ни слухом ни духом. Может, он у Пелагеи все еще живет? Да не до него теперь.

– А кто такая Пелагея?

– Когда паренек-то в первый раз заходил, отец Никодим его к ней направил.

Слыхала краем уха, мол, иди к Пелагее, у нее безопасней, она тебя примет.

Раньше Пелагея при церкви служила, но болела очень и тяжело ей стало. Живет она в своем доме на окраине, тут неподалеку, на Красной горке, крайний дом у оврага.

– Опасался батюшка за паренька?

– Мне так показалось. В Егорьевске чужих не любят.

– Я это уже заметил. Да… Скверная история. Ну а монастырь-то далеко?

– В пяти верстах. Первые годы открыто жили, прихожан пускали, а теперь только по большим праздникам ворота открывают. Больница у них там. В народе ее реабилитационным центром зовут. Солдат калеченых и сирот обиженных к жизни возвращают, Божьим словом лечат. Сколько их несчастных по свету бродит! Вот и Митрофан таким же покалеченным с войны вернулся.

– С войны?

– Ну да. В Чечне служил. Левую руку покалечили. Но что плоть, когда душу покалечили. Дети они еще. Темечко толком не заросло, а по нему бить начинают.

– Понятно и прискорбно слышать все это. Спасибо тебе, сестрица, за рассказ твой правдивый. Мне в путь пора. Так, стало быть, в монастырь не пускают?

– Только священнослужителей. У них порядки строгие.

– Ежели задержусь в городе, те-еще наведаюсь. С дьяконом поговорить хотелось.

– После вечерни должен вернуться.

– Ну дай Бог вам покоя. Женщина проводила его до калитки.

***

Настя не давала Журавлеву покоя.

– Послушай, Дик, так больше продолжаться не может! Ты запер меня в клетке и продохнуть не даешь. Ведь я несу ответственность перед родными погибших ребят. В конце концов, они работали на меня, на моих глазах их расстреляли.

Спасти их не смогла, так хоть похоронить должна была с почестями. А ты меня и на похороны не пустил.

– Вот там тебя и присоединили бы к твоим ребятам. Бандиты тебя в покое не оставят. Забыла про облаву возле твоего дома?! Они о тебе все знают. Боюсь, им удалось и эту квартиру вычислить.

– Каким образом? Если даже они сделали обыск в моем доме и нашли записную книжку, то в ней нет даже телефона Метелкина, не то что адреса. Здесь меня искать не станут. Послушай, Дик, я не о многом прошу. Надо только съездить в сберкассу, снять деньги и перевести их родственникам ребят. И потом, я обещала зайти к подполковнику Платонову. Витька был его единственным сыном. С его помощью мы агентство открыли. Он мне доверял, а я взяла и сгинула. Не по-людски получается. Уж лучше сдохнуть, чем жить стервозиной.

Друзей убивают, а я под кроватью прячусь. Не выпустишь, я все равно сбегу. В форточку выпрыгну.

– Ладно, черт с тобой, одевайся. Сначала в сберкассу, а потом видно будет.

А Платонову лучше позвонить и где-нибудь встретиться.

– Я его телефона на память не помню. Адрес знаю: улица Чаплыгина, десять, квартира сорок семь. Он в отпуске. Небось водку сидит хлещет.

– Если у мента единственнрго сына убили, он дома сидеть не будет.

– А что он может сделать, если Петровка на месте топчется?! Пролетел ураган над городом и стих.

– Не совсем так. Ураган ушел к югу, а чистильщики остались в Москве.

Кто-то здесь наводит порядок после оставленного бардака. И ты для этих «кто-то» одна из главных целей.

Настя слушала и переодевалась. Ходить в неглиже перед Вадимом для нее было вполне естественно. Они слишком давно друг друга знали, но к постельной близости не стремились. Их отношения больше походили на братские.

Наконец Настя оделась.

– Я готова. Макияж не обязателен. Любовные свидания мне не грозят.

– А меня ты уже совсем как мужчину не воспринимаешь?

В его голосе звучали нотки обиды.

– Нужна я тебе как прошлогодний снег. Нам вдвоем в одной постели тесно.

Женщина чувствует, когда в ней нуждаются. А с тобой только в шахматы играть интересно. Мы же подружки.

– Ладно, оставим эту тему. Поехали.

Они вышли из квартиры. Крепкая стальная дверь осталась позади.

– Вниз пойдем пешком, – приказал Журавлев. Настя только ухмыльнулась.

– Перестраховщик!

Вадим первым вышел из подъезда и осмотрелся. Во дворе тихо. Яркий солнечный день. Его машина стояла метрах в десяти от подъезда. Ничего подозрительного он не заметил. Пробежавшись взглядом по крышам ближайших домов, он тоже ничего достойного внимания не увидел. Он подал Насте знак, и она вышла из подъезда.

Вадим обнял ее за плечи и тем самым как мог загородил девушку собой.

– Неудачно стоит машина, – сказал он. – Пролезешь через водительскую дверь. Обходить опасно.

– Не перегибай палку, Дик. Мне очень комфортно в твоих объятиях. У тебя сильные руки.

Может, так оно и было, но руки не помогли. Удар обрушился неожиданно.

Что-то очень тяжелое треснуло Журавлева по затылку. В глазах сверкнуло пламя и лампочка погасла. Вадим повалился на тротуар. Настю подхватили с двух сторон сильные руки, и она оказалась зажатой в клещи. Тут же к обочине подъехала машина, и ее запихнули на заднее сиденье. Вся операция длилась несколько секунд. Машина сорвалась с места и исчезла.