Морок - [32]

Мысленно Евтельмина уговаривала себя перестать, а язык, отпущенный на волю, не унимался, а карие глаз так одобрительно смотрели, и королеве ничего не оставалось, кроме, как попотчевать гостя особенным чаем.

Обливаясь слезами, ругая себя на чем свет стоит, она подала ароматное зелье с мелким порошком, пахнувшее миндалем в самые поры его цветения, в резных перламутровых маленьких чашечках.

— Почему вы плачете, моя королева? — изумился флейтист.

— Нет, это не объяснить, это так, это просто, впрочем, не важно…

— Мне кажется я знаю, кто он! — сказал флейтист, поднося чашечку ко рту и нежно фукая на поверхность горячего напитка, чтобы остудить его.

— Кто? О ком вы говорите?

— Я говорю, что, кажется, знаю, кого вы ищете, кого имела ввиду деревенская девушка, — и юноша прищурил глаза, защищаясь от горячего пара, приготовляясь сделать глоток. — Дело в том, что я был воспитанником вашей няньки, Рогнеды. Долгое время, в тайне от вас, она держала при себе, как это сейчас принято называть, талантливую молодежь. Я был одним из них. И представляю себе, по крайней мере, двух юношей, что были со мной и полагаю, что именно о них шла речь в записке…

Евтельмина со скоростью скаковой лошади, жестом широким как западные горы с размаху врезала по маленькой чашечке, задев прекрасное лицо флейтиста:

— Не смейте пить!

— Истеричка, — прошептал флейтист и бросился бежать.

Королева ринулась за ним. Юноша, конечно, был гораздо быстрее и дворец знал гораздо лучше, все переходы и тайные лазы были ему известны. А королева путалась в подъюбниках, застревала в рюшах, задыхалась в высоких воротниках, поэтому она прибегнула к женской хитрости:

— Держи вора! — закричала она.

И через несколько мгновений раздался тяжелый удар и какой-то несуразный хлопок. Бывший за поворотом лакей остановил флейтиста.

Королева велела внести юношу в ее покои и позвать к нему врача. Через некоторое время после траты нескольких щепотей нюхательной соли, ледяных компрессов музыкант пришел в себя.

Евтельмина облегченно выдохнула и велела выгнать всех из комнаты.

— Наконец-то, наконец, дорогой ты мой! Зачем ты побежал? Зачем? Ты понимаешь, что ты мог вообще не выжить?

Флейтист растерянно улыбался.

— Кто вы? — спросил он, хлопая большими карими глазами.

* * *

Иннокентий ругал себя на чем свет стоит, как он мог забыть такую ценную вещь.

— Все потому, что легко она мне досталась, вот если бы с трудом добывал, уж не забыл бы….

— Об чем ты, сынок? — ласково спросила его баба.

— А! — Иннокентий в сердцах махнул рукой. — Ни об чем. Ты кто такая, тетенька? И как я сюда попал?

— Аксинья я, милый. Здесь, в корчме, работаю. Нас тут двое: хозяин да я. А тебя солдатики привезли. Прохожий им про тебя рассказал, что ты у тракта лежишь, так солдатики за тобой съездили. А Гога тебя подобрал, обещал выходить.

Что-то знакомое чудилось Иннокентию в говоре бабы, как будто давно забытое что-то проступало в памяти.

— Ак-синь-я, — проговорил он по слогам, как будто жевал это слово. — Ак-синь-я-а-а.

Что-то вдруг до такой ясности припомнилось ему, что он вскочил на кровати:

— Сходи, малец, скажи Аксинье, чтоб хлеба дала и вина…

— Что? — рассмеялась дородная баба у его постели.

— Нет-нет, ничего, — Иннокентий судорожно припоминал все произошедшее, как будто смотрел спектакль, где все актеры играли быстро-быстро, проговаривая монологи и молниеносно производя действия. — А нет ли у корчмаря друга такого, знаешь ли, старый, седой вояка… Казимир…

— Да! Есть конечно! Это ж они друзья те самые и есть! Гога да Казимир. А ты откуда знаешь?

— А я, тетенька, друг, ну не совсем друг, а ученик того самого Казимира.

— Вот уж не слыхала я про учеников у него, да кто знает, что с людьми в старости случается, вишь, может, и этот на исходе-то жалеть о жизни стал. Вот и хорошо. Казимир скоро придет, уж как рад он тебе будет. А пока что спи, выздоравливай.

— Да мне идти надо, я одну вещицу в дороге позабыл.

— И-и, милый, как же ты пойдешь? Белье твое все на веревках сушится, да и сам-то ты слабый совсем. Куда уж. Лежи пока, — баба собрала тарелки от обеда и повернулась к выходу.

— Не уходи, тетенька, — жалобно сказал Иннокентий. — Поговори со мной, посиди тут еще…

— Да что ж тебе рассказать, — улыбнулась Аксинья. — Ну вот разве что чудные дела сейчас в мире делаются. Вчера, а то и раньше… Дай-ка подумать… Да! Вчера оно и было, забежала к нам в корчму девушка молоденькая, хорошенькая. Я толком ничего не поняла, только что услышала, пока мимо проходила, что та девушка очень важная, ее сама королева ищет. А она от королевы сбежала. И сама тоже ищет. Ищет жениха своего. Как бишь его звали-то? Имя такое какое-то редкое. Ну да потом припомню. Имя редкое, потому что жених ее сын магов, и королева об этом знает, и очень его ждет. Иннокентий! Вот как!

— А ее? — взволнованно спросил юноша.

— Да, вот как ее-то звали я и не знаю как раз. Знаю, что-то нехорошее эти двое молодых задумали. Мой-то Гога, хозяин в корчме, он таких нехороших магов заставляет их от магии отказаться. А Казимир твой, ну сам знаешь, магов этих ловит. Так вот он за той девушкой и пошел. Стало быть, заговор какой-то в Краю, самой королеве грозит. И гвардейцы за нею охотятся, и наши с тобой.