Морковку нож не берет - [60]

Зоя Макаровна. Ну, вот видите, как хорошо. А где были вы в прошлую пятницу, Григорий Кузьмич?

Григорий Кузьмич отвечать не желает. Все ждут.

Григорий Кузьмич(нехотя). Плыл.

Зоя Макаровна. Плыл по волнам. (Далси Ивановне.) Видите ли, Григорий Кузьмич утверждает, что никакой Калифорнии, равно как и всей Америки, не существует. Что там только волны, вода, океан... Он будто бы проплыл сквозь всю Америку и ничего, кроме волн, не увидел. Такой вот фокус.

Далси Ивановна(с виноватой улыбкой). Мне есть плохо понятно бистрий язык. Помедлень-не-не-е.

Вадим Вадимыч. Не травмируйте человека. Думайте, что и кому говорите.

Татьяна Юрьевна. В самом деле, Зоя Макаровна, ей не надо такое.

Зоя Макаровна. Спасибо, Далси Ивановна, вы нам очень помогли. Раскрыли глаза на истину.

Григорий Кузьмич(резко поднимается). Многоуважаемые коллеги! Было бы странно, если б вы мне поверили. Я должен был это предвидеть. Прекратим разговор. Не утруждайте себя поисками аргументов. Их вы много найдете, я знаю. Вы же знаете только то, что вам хочется знать. Знайте, знайте, если хотите... Только не называйте это истиной, Зоя Макаровна, истина вам не нужна!.. Каждый волен себе заблуждаться. Если хочется заблуждаться, отчего ж не пребывать в неведении?.. Я бы вам никогда не сказал бы того, если б сам не видел того своими глазами. Как говорится, не верь глазам своим. А я верю. Когда-нибудь и вы все поймете... Извините, мне нехорошо. Я должен подышать свежим воздухом. (Направляется к двери, пошатываясь.)

Зоя Макаровна. Надо помочь. (Спешит, подхватывает под руку Григория Кузьмича.)

Татьяна Юрьевна(не скрывая досады). Вот ведь как посидели... Встретили, называется... (Смотрит на нетронутые бутерброды.) Надо помочь. (Торопится помочь Григорию Кузьмичу — взять его под руку.)

Григорий Кузьмич сопротивляется, бубнит в дверях: «Я сам, я сам, не надо...» Так и выходят.

Явление девятое

Далси Ивановна и Вадим Вадимыч — одни. Вадим Вадимыч смотрит в пространство. Далси Ивановна улыбается виновато. Молчание.

Далси Ивановна. Что-то случилось неправильно?

Вадим Вадимыч. А?

Далси Ивановна. Наверно-е, я била не очень правильная... Мое поступле-ни-е не есть по обычай.

Вадим Вадимыч. Нет, нет, все правильно. Как же неправильно?.. Правильно, правильно... Далси Ивановна... (Кладет ей на руку свою руку.) Я хотел вам что-то сказать... про цветочек...

Далси Ивановна(радостно). Аленький цветочек!

Вадим Вадимыч. Жили-были три сестры... или нет... Жил купец... купец... бизнесмен... И были у него три дочери... Красавицы были писаные... Да. Жил-был купец. Подождите, я вспомню сейчас. (Долго и напряженно вспоминает.)

Далси Ивановна(нетерпеливо). Рассказывайте. Рассказывайте. Рассказывайте.

Конец

1993

Шестое июня >(Рассказ-монолог)

Мне рекомендовано забыть это место — не посещать никогда.

А я вот пришел.

Многое изменилось, многое не узнаю, а могло бы измениться еще больше и гораздо в большем — в планетарном! — масштабе! — выбей тогда я дверную задвижку и ворвись в ванную комнату я!..

Надеюсь, у меня нет необходимости в десятитысячный раз объяснять, почему я хотел застрелить Ельцина.

Хватит. Наобъяснялся.

С тех пор, как меня освободили, я не бывал на Московском проспекте ни разу.

Станция метро «Технологический институт» — здесь я вышел, а дальше ноги сами меня понесли. Все рядом. До Фонтанки (это река) шесть минут неспешной ходьбы. Обуховский мост. Мы жили с Тамарой не в угловом доме, а рядом — на Московском проспекте у него восемнадцатый номер. Надо же: ресторан «Берлога»! Раньше не было никаких берлог. Раньше здесь был гастроном, в нем Тамара работала продавщицей. Я зашел в «Берлогу» взглянуть на меню. В частности, подают медвежатину. Что ж.

Если это «берлога», то комнату в доме над «Берлогой», где я жил у Тамары, справедливо назвать «Гнездом».

В нашем гнезде над берлогой был бы сегодня музей, сложись все по-другому. Музей Шестого июня. Впрочем, я о музеях не думал.

Захожу во двор, а там с помощью подъемника, вознесшего рабочего на высоту третьего этажа, осуществляется поэтапная пилка тополя. Рабочий бензопилой ампутирует толстые сучья — часть за частью, распил за распилом. Я уважал это дерево. Оно было высоким. Оно росло быстрее других, потому что ему во дворе недоставало солнца. Под этим тополем я часто сидел в девяносто шестом и седьмом и курил на ржавых качелях (детская площадка сегодня завалена чурбанами). Здесь я познакомился с Емельянычем. Он присел однажды на край песочницы и, отвернув крышечку аптечного пузырька, набулькал в себя настойку боярышника. Я хотел одиночества и собрался уйти, но он спросил меня о моих политических убеждениях — мы разговорились. Нашли общий язык. Про Ельцина, как обычно (тогда о нем все говорили), и о том, что его надо убить. Я сказал, что не только мечтаю, но и готов. Он тоже сказал. Он сказал, что командовал взводом разведчиков в одной африканской стране, название которой он еще не имеет права предать огласке, но скоро сможет и тогда нам всем станет известно. Я ему не поверил сначала. Но были подробности. Много подробностей. Не поверить было нельзя. Я сказал, что у меня есть «Макаров» (еще года два назад я купил его на пустыре за улицей Ефимова). У многих было оружие — мы, владельцы оружия, его почти не скрывали. (Правда, Тамара не знала, я прятал «Макарова» под раковиной за трубой.) Емельяныч сказал, что придется мне ехать в Москву, основные события там происходят — там больше возможностей. Я сказал, что окна мои глядят на Московский проспект. А по Московскому часто проезжают правительственные делегации. Показательно, что в прошлом году я видел в окно президентский кортеж, Ельцин тогда посетил Петербург — дело к выборам шло. Будем ждать и дождемся, он снова приедет. Но, сказал Емельяныч, ты ведь не станешь стрелять из окна, у них бронированные автомобили. Я знал. Я, конечно, сказал, что не буду. Надо иначе, сказал Емельяныч.