Морис - [30]

— Мама, мистер Холл — наш человек!

Майор Вестерн, гостивший в доме на правах родственника, принялся расспрашивать его о Кембридже. Интересно, как относятся военные к исключенным из университета?.. Нет, здесь еще хуже, чем в том ресторане, поскольку Клайв чувствовал себя совершенно не в своей тарелке, как и тогда.

— Пиппа, мистеру Холлу уже показали его комнату?

— Голубую, да, мамочка?

— Ту, в которой нет камина, — уточнил Клайв. — Проводите его наверх.

А сам он повел к дверям каких-то посетителей. Мисс Дарем препоручила Мориса дворецкому. Поднимаясь по широкой лестнице, Морис заметил, что главный пролет отворачивает вправо, и заподозрил по отношению к себе некоторую пренебрежительность. Комната его оказалась маленькой, обставленной очень бедно. И вид из окна никакой. Став на колени, он начал выкладывать из чемодана вещи, и ему вдруг почудилось, будто он в Саннингтоне. Морис решил, что за время, какое он пробудет в Пендже, ему следует продемонстрировать весь привезенный гардероб. Пусть не думают, что он плохо одевается. Получше их всех. Едва он пришел к этой мысли, как в комнату влетел Клайв, и вслед за ним в дверь хлынуло солнце.

— Морис, дай я тебя поцелую, — сказал Клайв, и поцеловал.

— Как это… откуда ты?

— Я прошел через кабинет.

Он смеялся и весь сиял.

— Так вот почему…

— Морис! Морис, наконец-то ты приехал! Ты здесь. Никогда еще наш дом не был таким. Я готов полюбить его.

— Мне так хотелось к тебе приехать, — сказал Морис, задыхаясь от волнения. От счастья у него вдруг закружилась голова.

— Давай распаковывайся. Я нарочно так все устроил. В этой части дома мы одни. Мне хотелось, чтобы всё было похоже на наше университетское житье-бытье.

— Здесь даже лучше.

— Надеюсь, так оно и будет.

В дверь постучали. Морис испуганно замер, но Клайв, продолжая сидеть у него плече, спокойно сказал:

— Войдите.

Оказалось, горничная принесла горячей воды.

— Отсюда нам не придется никуда выходить, разве что к общему столу, — продолжал Клайв. — Мы будем проводить время или здесь, или в парке. Здорово, правда? У меня тут пианино. — Он повел его в кабинет. — Посмотри, какой отсюда вид! Можно стрелять зайцев прямо из окна. Кстати, если за обедом мама или Пиппа скажут, что они хотят завтра тебя чем-нибудь занять, не беспокойся и скажи «да». Они знают, что на самом деле ты приехал кататься со мной верхом. С их стороны это только ритуал. Даже если в воскресенье ты не пойдешь в церковь, они сделают вид, будто не заметили этого.

— Но у меня нет костюма для верховой езды.

— В таком случае, я с тобой не вожусь, — заявил Клайв и убежал прочь.

Когда Морис спустился в гостиную, он уже чувствовал, что у него больше прав находиться здесь, чем у кого бы то ни было. Он подошел к миссис Шипшенкс и, не испытывая прежнего смущения, заговорил раньше, чем та открыла рот. Он занял свое место в нелепом октете, образованном Клайвом и миссис Шипшенкс, майором Вестерном и какой-то дамой, неким джентльменом и Пиппой, им самим и хозяйкой дома. Последняя извинилась за малочисленность компании.

— Не стоит, — сказал Морис и поймал на себе свирепый взгляд Клайва: он употребил не ту фразу. Ведь миссис Дарем устраивала ему смотрины, но Морису было глубоко плевать, понравился он ей или нет. Она имела несомненное сходство с сыном и казалась столь же знающей, хотя и не столь искренней. Морис начал понимать, за что Клайв ее презирает.

После ужина мужчины закурили. Потом к ним присоединились дамы. То был вечер, похожий на вечера в предместье, с одной только разницей: в этих людях чувствовалась особая основательность — они либо уже устроили, либо собирались вот-вот устроить на свой вкус старую, добрую Англию. И это несмотря на то, что столбы ворот и дороги, как заметил Морис, едучи от станции, требовали ремонта, а балки подгнили, рамы заклинило, половицы скрипели. Впечатление, произведенное Пенджем, явно не оправдывало ожиданий.

Когда дамы удалились, Клайв сказал:

— Морис, кажется, тебя тоже клонит ко сну.

Морис понял намек, и уже через пять минут они встретились в кабинете, чтобы проговорить всю ночь напролет. Раскурили трубки. Впервые им было так спокойно вместе, им предстояло произнести особенные слова. Они оба это знали, и все-таки не торопились начать.

— Давай расскажу последние новости, — предложил Клайв. — Как только я приехал домой, так сразу повздорил с матерью. Я объявил ей, что хочу закончить четвертый курс.

Морис простонал.

— В чем дело?

— Меня-то исключили.

— Но ты же в октябре вернешься?

— Нет. Корнуоллис потребовал, чтобы я извинился, а я не стал… Я подумал, раз тебя не будет, то и мне незачем…

— А я решил продолжить учение, потому что думал, что ты останешься. Комедия ошибок.

Морис мрачно смотрел в никуда.

— Комедия ошибок, но не трагедия же. Ты можешь извиниться теперь.

— Слишком поздно.

Клайв засмеялся.

— Почему поздно? Так даже проще. Ты не хотел извиняться, пока не закончится учебный год. «Уважаемый господин Корнуоллис, теперь, когда этот год позади, я решился написать вам». Завтра же сочиню тебе это послание. Морис все взвесил и наконец воскликнул:

— Клайв, ты сущий бес!

— Да, это не очень красиво, признаю, но эти люди не заслуживают другого отношения. До тех пор, пока они будут толковать об отвратительном пороке древних греков, им не стоит рассчитывать на честную игру. Вот и матери я тоже не сказал правды, когда улизнул, чтобы поцеловать тебя перед обедом. Она не простила бы, если бы узнала, не попыталась, даже не попыталась бы понять, что я чувствую к тебе то же, что Пиппа к своему жениху, только мои чувства гораздо благороднее, гораздо глубже, и тело, и душа, но не в худосочно-средневековом смысле, это лишь… особенная гармония тела и души, о чем, я уверен, женщины никогда не помышляли. Ты понимаешь.