Морган ускользает - [15]

– Zosem pas! – окликнул он ее.

– О, привет! – ответила женщина. Говорила она с чрезмерной живостью, преувеличенно двигая губами. – Как вы сегодня? Письмо из дома получили?

Морган робко улыбнулся и изобразил недоумение.

– Письмо! – крикнула она. И воображаемым карандашом написала на ладони пару слов. – Письмо получили?

– А! – ответил Морган, внезапно поняв ее вопрос. И, покачав головой, грустно произнес: – Pok. Kun salomen baso.

Уголки его губ поползли вниз. Он пристукнул ботинком по колесу тележки.

– Бедняга, – сказала женщина. – Ну, может быть, завтра, а?

– Brankuso, – сказал Морган. – Zosem pas!

Он помахал рукой, улыбнулся и пошел дальше.

На углу Марианна-стрит и Кросуэлл он замялся. Чего ему действительно хотелось, так это свернуть на Кросуэлл-стрит и пройтись по ней до определенного дома. Кому это повредит? Он там уже несколько недель не был, завидным образом преодолевал искушение. Морган сунул руки в карманы и пошел в ту сторону.

МАСТЕРА НА ВСЕ РУКИ – извещала табличка в середине квартала. Здание было старым, четырехэтажным. За эркерным окном первого этажа виднелись лоскутные одеяла, куколки из листьев кукурузных початков, образцы вышивок, деревянные поделки и тряпичные куклы. Окна верхних этажей были более узкими, темными, незанавешенными. Морган смотрел, стоя в тени за дверью прачечной самообслуживания, на окна третьего этажа, принадлежавшие Мередитам – Эмили и Леону. Адрес их он выяснил без особого труда, просто нашел в телефонной книге. Он уже знал, что примерно в это время (перед дневным сном ребенка, полагал Морган) кто-нибудь из Мередитов приближается из глубины квартиры к левому окну и открывает его. Наружу высунется рука – бледная рука Эмили или более смуглая Леона, – затем несколько спокойных, задумчивых мгновений, отданных размышлениям о том, как одеть ребенка для прогулки. Моргану это доставляло удовольствие. (Бонни, когда выгуливала младших девочек, просто бросала в коляску первое, что подворачивалось под руку: одеяло, куртку дочери постарше – ей годилось все.) Он представлял также, как Мередиты капают молоко себе на запястье, прежде чем дать бутылочку дочери, а перед тем, как опустить девочку в ванну, пробуют локтем воду – все по инструкциям, нравилось думать ему. Все по методе. Он ждал с улыбкой, запрокинув голову, засунув руки глубоко в карманы.

Может, он их упустил? Нет, вот они, выходят из стеклянной двери рядом с табличкой МАСТЕРА НА ВСЕ РУКИ. Леон несет малышку на плече. (Коляску они, естественно, не купили.) Ей было уже месяцев девять-десять – пухлое розовощекое дитя в плотном зимнем комбинезончике. Эмили в поношенном свободном плаще и черных туфельках легкой походкой шла рядом с Леоном, держа его под руку, и, подняв живое лицо, разговаривала с малышкой. И то, как одевались Мередиты, Моргану тоже нравилось. По-видимому, они давным-давно решили, какая одежда станет их отличительным признаком, и никогда от этого решения не отступали. Леон неизменно носил чистые брюки цвета хаки и белую рубашку. Из-под рукавов его ржавой вельветовой куртки на полдюйма выступали безупречно белые манжеты. А Эмили надевала один из трех леотардов с глубоким декольте – коричневый, сливовый или (чаще всего) черный – и с ним такого же цвета запашную юбку из какой-то мягкой ткани, доходившую до середины икр. Морган видел такие наряды по телевизору, в танцах-модерн, и был в восторге от их подвижной изменчивости. Теперь же он обнаружил, что, надеваемые для прогулок, они обращают моду в нечто лишенное значения. Собственно говоря, юбок такой длины в этом году, а то и, подозревал он, в последние десять лет не носили, да и где это слыхано, чтобы молодая женщина предпочитала столь монотонные цвета? Но в этих нарядах, казалось, присутствовала уверенность. Эмили вовсе не выглядела отставшей от моды. А выглядела сильной, простой и лаконичной. Покончившей с дополнительными прикрасами.

Морган с немалым удовольствием воображал, как они едят – две тарелки, два столовых прибора и глиняная плошка для девочки. Ему нравилось думать, что в их ванной комнате можно увидеть лишь кусок мыла «Айвори» и три гостиничных полотенца. Ну и бритвенный прибор Леона, конечно. Но больше ничего. Никаких жестянок с тальком, кремов от прыщей, фенов, детских брекетов вперемешку, никаких переругивающихся друг с другом флаконов с духами, свисающих лифчиков, нейлоновых чулок и обшитых кружавчиками купальных шапочек. Он жадно глядел Мередитам вслед. Их овальные лица удалялись, покачиваясь, замкнутые и непроницаемые. Круглое, как монета, лицо дочери оставалось различимым еще долгое время после того, как ее родители обращались к нему спинами, но и в нем ничего нельзя было прочитать.

Ему бы следовало перебежать улицу, перехватить их. «Вы меня помните? Доктор Морган. Помните? Какое совпадение! Знаете, я совершенно случайно оказался в этих местах». Дело самое простое. Он мог бы пощупать пульс ребенка, поинтересоваться прививками от дифтерии. Изображать доктора так легко – достаточно простого здравого смысла. Едва ли не слишком легко. С ролью электрика или одного из тех рабочих, что вдувают между стенами домов изолирующую пену, справиться было бы труднее.