— Алик, а я забыл! Алик, а ты вообще как? Слушай, у нас на той неделе контрольная была городская, там такая задача была, её никто решить не смог, даже Злата Сиренина, а я подумал, ты точно сможешь, и я вот…
— Блик! — с досадой прошептал Алей и уже в полный голос продолжил: — Лёнь, ты извини, я с работы…
«Удивительно, — думалось ему, — и как они с Инькой подружились?» Младший брат Алея Иней Обережь был незаметный, замкнутый, печальный мальчик. Порой из него слово нельзя было вытянуть. В первом классе он не мог отвечать у доски — не то что бы боялся, но впадал в какое-то оцепенение. Мать даже водила его к школьному психологу. Потом само прошло… Рядом с Клёном Иней словно перенимал часть комаровской кипучей, неуёмной энергии. У него едва приметно загорались глаза, на лице появлялась улыбка. Он даже рассказывал другу какие-то истории, и в такие часы совершалось чудо: Лёнька умолкал надолго.
Наверно, интересные были рассказы…
— А мама ходила Липку в первый класс записывать, — трещал Клён, — и Липка с ней ходила тоже, уже в бантах, как первоклассница, теперь надутая такая ходит! Говорит, я не как ты, я только на пятёрки учиться буду! Тоже мне! Пусть попробует!
Собака Луша нарезала рядом круги, испытывая на прочность пристёгнутый поводок и терпение хозяина. Лёнька то и дело выпутывался из поводка сам и выпутывал задумчивого Алея.
— Ага, — сказал Алей. — Лёнь, а вам оценки объявили уже?
— За четвёртую четверть объявили, а за год ещё нет. Но и так все знают же, — Клён засмеялся. — За год потом торжественно скажут. А мы не учимся уже, непонятно чем занимаемся, завтра вот день здоровья объявили. Сказали, мы в лес пойдём, а училки злятся, потому что им тяжело по лесу прыгать, говорят, так что мы, наверно, не пойдём, или только с физруком кто-то пойдёт, а я не хочу с ними, я хочу с Инькой гулять пойти…
— А у Ини сколько троек в четверти? — коварно вклинился Алей.
— Да одна только! — ляпнул Клён.
После чего вытаращил глаза и залился пунцовым румянцем, осознав, что с потрохами сдал лучшего друга.
— По математике? — скорбно спросил Алей.
Лёнька приуныл. Он подёргал Лушу за поводок, оттащил от чьей-то метки в траве и велел сидеть. Колли послушно села и зевнула, а Комаров собрался с духом и самоотверженно заявил:
— Ну и что?! У меня вот две тройки! По русскому тоже!
— Тьфу на вас, — проворчал Алей.
Он не мог не смеяться.
Комаров почесал облупленный нос и развёл руками. Потом глянул на Алея исподлобья, подумал немного и закинул удочку:
— Алик, а ты больше не будешь со мной заниматься?
— Ты с ума сошёл. У меня в институте сессия, диплом на носу и работа ещё.
— Ты понятно объясняешь, — уныло сказал Лёнька.
— Ладно тебе. Не ной, горе луковое. Мой тебе совет, — Алей напустил на себя умудрённый вид, — возьми учебник и включи мозги, — и он легонько ткнул Комарова пальцем в лоб.
Комаров тяжело вздохнул.
— Угу… только там всё непонятно написано, даже Верба, ну та девчонка, с которой я потом после тебя занимался, она не всегда понимала, это всё новые учебники, говорят, дурацкие!
…Алей медленно шёл вдоль края газона. За изгибом дороги уже показалась следующая автобусная остановка. Кругом бегала Луша, обнюхивала все, что попадалось на пути, погавкивая и задирая лапу. Светило солнце. Клён говорил-говорил беспрерывно, как Медвежонок из мультика: то шутил и сам смеялся, то огорчался каким-то неурядицам своей детской жизни и тут же забывал о них ради чего-то нового…
И внезапно Алей осознал, что во всём этом казалось ему странным.
Лёнька сейчас приставал к нему потому, что ему было скучно.
Лёнька гулял в одиночестве…
— Лёнь, — сказал Алей, прервав комаровскую болтовню, — а почему ты не с Инькой гуляешь?
Клён замолк мгновенно. Насупился, отвёл взгляд, сцепил пальцы. Луша сунулась носом ему в руки, он оттолкнул её.
— А Иня дома сидит, — как-то очень серьёзно сказал Лёня, и Алей заподозрил неладное. — Он второй день гулять не ходит. Он расстроился очень.
— Расстроился?
— А его постригли.
Алей озадаченно уставился на Комарова.
— Не вижу связи.
Комаров вздохнул.
— Ты понимаешь, Алик, — начал он, остановился и почесал в затылке, подбирая слова: — Инька, он это… ну, короче, у него волосы отросли, он их в хвост завязал. В маленький такой.
— И что?
— Ну мама, то есть его мама, то есть ваша мама, тётя Весела, она увидела и сказала, что надо постричься. А Иня сказал, что не хочет стричься, потому что хочет хвост длинный носить, как ты. А дядя Лёва сказал, что надо быть как пацан, а не как девчонка. И повёл его и постриг налысо.
Алей поднял бровь.
— Вот как.
— И Иня расстроился очень, — Лёнька мучительно скривил рот, переживая чужое горе как своё. — Гулять не хочет. Я говорю — ерунда всё, а он говорит — не ерунда, и вообще дядя Лёва хочет его в другой класс перевести, в кадетский, чтоб он был типа как пацан, а не типа как-нибудь, и хочет заставить фамилию поменять…
Сердце Алея ёкнуло.
— Вот как, — повторил он, мрачнея.
«Значит, повёл и постриг, — он скрипнул зубами. Перекинул через плечо собственный вороной хвост, медленно накрутил волосы на палец. — Мама, почему ты промолчала? Ладно Инька, он маленький. Почему ты позволила?!»
