Море - [146]

— Дорогой господин начальник, мне очень неприятно, но долг патриотки обязывает… — и Амалия, прижав руки к груди, громко вздохнула. Но начальник ПВО, не поднимая головы, продолжал усердно отжимать свои тряпки. — Может быть, не все они еврейки, но по крайней мере половина… Лучше бы вы потребовали у них документы прежде, чем облава… я… это мой долг…

— Ладно. Сегодня же освободите мастерскую, перебирайтесь в общее убежище. А об остальном не беспокойтесь.

В тот же день начальник ПВО навестил Кати Андраш. Их беседа продолжалась примерно полчаса. Когда начальник ушел, Кати объявила в мастерской осадное положение. Был избран штаб из трех человек. Того, кто не подчинялся распоряжениям штаба, немедленно удаляли из мастерской. Военное предприятие и впредь будет существовать, только немного сбавит темп работы. Подвальный коридор возле дровяных складов забаррикадируют. У кого документы не в порядке, переберется туда и будет сидеть там безвылазно до тех пор, пока не кончится война. Несколько человек, чье положение не столь опасно, будут добывать продовольствие, ходить за водой и предупреждать остальных, если нагрянет облава…

Вальдемар Цинеге, он же служащий кафе «Фрателли Дейсингер» Ференц Барта, в мае месяце скрылся от мобилизации. Почему это он перекрестил себя в Вальдемара Цинеге? Так просто. Понравились ему эта фамилия и имя человека, пострадавшего от бомбежки, и он присвоил их, сделал себе фальшивые документы. Цинеге перебрался в дом на улице Шандора Петефи и, не дожидаясь назначения, самолично нацепил на рукав повязку начальника ПВО. Поскольку никто не возражал и не претендовал на эту должность, полную треволнений и беготни, и поскольку он мудро и справедливо улаживал споры жильцов, все уверовали в законность его полномочий. Он давно уже подозревал, что в шляпном салоне, именуемом военным предприятием, что-то не в порядке, но вовсе не думал докапываться до существа дела. А сейчас, во время разговора с Кати, ему пришла на ум блестящая идея.

— Барышня Андраш, я не стану проверять, у кого законные документы военного предприятия, у кого нет… У меня только будет к вам одна просьба. Примите нескольких рабочих, которых я сам предложу.

Кати раскрыла рот от изумления.

— С превеликой радостью, но ведь питание… удостоверения…

Вальдемар Цинеге, он же Ференц Барта, засмеялся.

— Давайте не будем играть в прятки. Вы хотите спасти кучу евреев и политических, а я хочу спасти восемь своих товарищей по армии. Вы спрячете и их, а я по возможности буду доставать фасоль, картошку и все передавать вам. Им не нужно ничего, даже удостоверений военного предприятия. Вы только забаррикадируйте семь-восемь отсеков дровяного склада и спрячьте там людей на эти несколько дней…

После этого мастерская заметно уменьшилась; здесь с трудом удалось разместить швейные машины, гладильные доски, две болванки и четыре постели. Во внутренней, скрытой части помещения восемь дезертиров и тридцать беженцев с нетерпением ждали конца этих «нескольких дней».

Так прошло рождество, прошел сочельник, наступил Новый год. а война все еще бушевала где-то тут, рядом, между домами.

Бомбардировки, голод, жажда, нилашистские облавы, немецкие приказы о строительстве укреплений из щебня, дверей, опрокинутых трамваев, магазинных жалюзи, тушение пожаров и спасение жизней… Каждая минута была полна ужасов, и все же создавалось впечатление невероятного однообразия. И дни и ночи казались бесконечными.

После Нового года по совету начальника ПВО пять работниц, которых жильцы дома знали и раньше и к чьим удостоверениям ни при какой облаве нельзя было придраться, перебрались в общее убежище. Двое остались сторожить в мастерской — на всякий случай.

Документы Агнеш тоже были более чем сомнительны. «Беженцев» из Секейудвархея скрывалось в Будапеште столько, что, по скромным подсчетам, в небольшом трансильванском городишке должно было бы проживать не пятнадцать тысяч, а пятьсот пятнадцать тысяч человек. Военное удостоверение шляпного салона было действительно только до пятого декабря. Но Агнеш не хотела перебираться в забаррикадированную часть подвала, ни за что на свете не хотела больше прятаться. Все ужасы недавнего одиночества и бессилия еще продолжали жить в ее сознании. Она не соглашалась проводить в заточении ни одного дня, ни одного часа.

— Да ведь мы и так живем в заточении… Из подвала все равно нельзя выходить, — уговаривала ее Кати.

— Пойми… здесь по крайней мере я могу ходить, передвигаться, а там совсем как было на складе.

«Ты ставишь под угрозу не только себя», — хотела сказать Кати; она была главной в избранной тройке, но у нее не хватило мужества приказать Агнеш. Она посоветовала подруге не спускаться в общее убежище, а остаться в мастерской в качестве охраны.

В тот день, когда Ач пришел в мастерскую, Агнеш сидела на закроечном столе в компании двух девушек и с самого утра спорила с ними о том, к чему больше подходит шпинат — к котлетам или глазунье. Видя, что им не договориться, девушки перешли к пирогам с маком. Эти пироги ежедневно входили в программу диспутов. Что лучше — лапша с маком, картофельное пюре с маком, клецки с маком, пироги с маком или маковая слойка? Ач еще в коридоре услышал спор и вместо приветствия, входя в мастерскую, сказал: