Море - [142]
Тибор Кеменеш собрался было ответить, но старик схватил его за плечо.
— Ты только послушай, сынок, как обстоит дело с юридической точки зрения. Я кавалер серебряной и золотой медалей за храбрость… во время наступления контрреволюции я заслужил признания и был удостоен значка «Сигнум Лаудиус». Я был членом верховного суда и, помимо особых привилегий, получил право неприкосновенности жилища. Ну так вот, правительство Салаши упразднило неприкосновенность личности, но не аннулировало неприкосновенность жилища. Итак, в чем же заключается юридическая сторона положения? А в том, что, как только я выйду за порог своей квартиры, ее неприкосновенность сразу же теряет для меня силу, то есть я еврей, обязан носить желтую звезду и считаться со всеми ограничениями… Но, пока я не покидаю своего дома, меня оберегает его неприкосновенность на основании распоряжения Хорти за номером четыреста семьдесят пять дробь тысяча девятьсот сорок четыре. Дорогой сынок, Венгрия — это государство законов, и я верю в наш конституционный строй. Венгерскую конституцию уже не раз пытались растоптать, но юридические устои венгерского народа всегда побеждали. Сам Ференц Салаши — и тот вынужден был присягнуть конституции и присвоить себе титул «вождя нации», то есть заявить о своей готовности осуществлять власть в духе законов и конституции.
— А я все-таки посоветовал бы вам… — начал Тибор, но, раззадоренный своими собственными словами, Амбруш перебил его:
— История других народов полна убийств. Возьми, например, английских королей, или бесконечную грызню тори и вигов, или в Италии гвельфов и гибеллинов, погляди на династии Бурбонов и Валуа, вспомни Варфоломеевскую ночь или французскую революцию… У нас же дворянство не пожелало проливать кровь Эндре Второго и издало Золотую Буллу[33]. А как произошла наша величайшая революция? Какой-то поэт вышел на ступеньки Национального музея и обратился к толпе, которая слушала его, стоя под зонтиками.
— А Пакоздская битва? А Ишасег? Комаром? Шегешвар? Арад?
— Это случилось не по воле венгров, а по вине австрийского императора и русского царя… Голос Венгрии прозвучал в «Пасхальной статье» Ференца Деака… Да, дорогой сынок, нам чуждо насилие… Закон и порядок, закон и порядок — вот что правит миром. Я не сделаю отсюда и шагу. Твоей тетушке Иде мерещатся ужасы, она опасается, что дворничиха донесет на нас. Дворничиха — темная старуха, она вряд ли закончила три класса начальной школы. Ну что ж, пускай доносит. От этого мне ничего худого не будет. Закон, дорогой сынок, — прочная основа всей жизни… Пошли, хватит политики, поедим чего-нибудь.
Тибор хотел было возразить, но затем пожал плечами и последовал за стариком в столовую.
Тетушка Ида накрыла стол на троих. Алтвинский фарфор, белоснежная камчатая скатерть, тяжелые серебряные приборы с монограммами и тут же блюдо с фасолью. Сентмарьяи принялся медленно работать вилкой.
— Дорогая, не найдется ли у нас немного хлебца?
— К сожалению, нет ни кусочка.
— Ну и не надо. Рагу и без того получилось отменное. Ты, дорогая, непревзойденная кулинарка.
За обедом пили из граненых хрустальных стаканов колодезную воду, и притом маленькими глотками, так как ее приходилось носить ведрами из четвертого дома, а поскольку Сентмарьяи не могли выходить из квартиры, они покупали питьевую воду за бешеные деньги у своих соседей.
После обеда Сентмарьяи поцеловал жене руку. Тибор тоже поблагодарил за царское угощение и в благодарность за обед сбегал в соседний дом за водой, затем попросил у дяди Амбруша разрешения кое-что отпечатать на машинке.
— Изволь, проходи ко мне в кабинет.
На допотопной машинке работа продвигалась ужасно медленно. Надо было заполнить три бланка: один на имя Лайоша Кре чмара, другой — Антала Перге, третий — Белы Каша. Тибор почти отпечатал удостоверение на имя Лайоша Кречмара, когда во дворе послышался громкий крик.
— Всем, всем сойти вниз, — горланила дворничиха, до смешного толстая женщина лет сорока. Очевидно, она растолстела совсем недавно. Платье так плотно облегало ее фигуру, как будто она только вчера была подростком и вдруг выросла, да и юбка сантиметров на десять была выше, чем подобает носить женщине. — Срочно сходите вниз! Все до одного!
Тибор в ужасе оглянулся вокруг. Идти или нет? Если его поймают здесь, то беды не миновать. А что делать с почти готовым удостоверением?
В этот момент в комнату заглянул Сентмарьяи.
— Сынок, зачем-то зовут вниз. Пойдем с нами…
— Идите, я сейчас приду, — и он засунул бумаги с нилашистскими печатями под пишущую машинку.
Жильцы толпились в саду. Тут было лишь несколько перепуганных мужчин и женщин, пытавшихся утихомирить своих детей. У входа в квартиру дворника и около обросшей диким виноградом стены стояли два жандарма и два вооруженных нилашиста в гражданской одежде.
— Мужчинам предъявить свои военные билеты…
«Эх, пан или пропал», — решил Тибор и подошел к одному из нилашистов.
— Не откажите в любезности просмотреть мои документы вне очереди, я спешу на работу, — и он ткнул свое удостоверение нилашисту под самый нос. Тот прочел: «Завод взрывчатых веществ. Поселок Вацской дороги, Лайош Кречмар, 1919 год рождения».
Повесть Клары Фехер «Я совсем не получаю писем» знакомит советских ребят с творчеством известной венгерской писательницы. Герой повести Жолта Ковач очень огорчен тем, что никогда ни от кого не получает писем. И тогда он решает сам себе написать письмо. Но тут с ним случаются всякие непредвиденные приключения, о которых и рассказывает эта веселая и занимательная повесть.
Повесть Клары Фехер «Я совсем не получаю писем» знакомит советских ребят с творчеством известной венгерской писательницы. Герой повести Жолта Ковач очень огорчен тем, что никогда ни от кого не получает писем. И тогда он решает сам себе написать письмо. Но тут с ним случаются всякие непредвиденные приключения, о которых и рассказывает эта веселая и занимательная повесть.
Имя Клары Фехер хорошо известно советским читателям и театральным зрителям: ее комедия «Мы тоже не ангелы», поставленная Театром на Таганке, с успехом прошла более чем в ста театрах. Не меньший интерес вызвала и повесть «Желтая лихорадка» — трагикомическая история о том, как ради трех своих дочерей родители уехали работать в Африку, не подозревая, что ждет их по возвращении. Вторая повесть, вошедшая в книгу, — «Прощание с морем» — написана в своеобразной манере, не случайно она названа киноповестью.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.