Море - [125]

— А зачем спрашивать?

— Полноте, — вмешался Тамаш. — Все равно ни до чего не договоритесь.

Ач принялся читать сообщения. Оперативная сводка: началось окружение столицы, партизанские бои в Нижних Татрах, рабочие Чепеля отказались выполнять приказ нацистов об эвакуации, в Дебрецене заседает парламент…

Ач, сверкая глазами, передал листок Тамашу.

— Почитай и ты… что же касается нашего друга Тибора, он тоже понимает, что мы правы, только не хочет в этом сознаться.

Тибор, уйдя с головой в свою работу, не ответил. Он снял ботинки и старался так натянуть пятку носка, чтоб не была видна дырка. Он по-прежнему неустанно заботился о своей внешности. Наконец ему удалось надеть ботинок, и он дружелюбно заулыбался Ачу.

— Проповедуй, проповедуй, доктор, ты мне не мешаешь.

Ач протер очки.

— Прошлый раз мы уже договорились, что человек может быть либо материалистом, либо идеалистом. Третьего пути нет.

— Ага.

— Ты согласился, что диалектическое мышление единственно правильнее. Верно?

— Верно.

— Признал также, что нельзя мыслить без органа мышления, то есть без материи.

— Признаю и сейчас, — любезно подтвердил Тибор, — но, оставаясь на позициях материализма, мне больше хотелось бы знать, сварилась ли печенка.

— Через пять минут, — послышался из кухни голос тетушки Андраш.

— Меня, между прочим, интересует не философская сторона дела, — сказал Тибор.

— Знаю, а конская печенка.

— Нет, я сейчас говорю совершенно серьезно, Пишта. Предположим, что вы правы, более того: я верю в вашу справедливость, что у графов необходимо отобрать землю и распределить ее среди крестьян и никто не должен жить за счет эксплуатации тысяч рабочих, но…

— Но?

Тибор замолчал, пожал плечами.

— Но вы не сможете это осуществить практически.

— Ты о чем?

— А о том, что для этого необходимы не люди, а ангелы.

Тамаш сидел в углу дивана и, теряя терпение, проговорил:

— Мне кажется, вы совершенно напрасно спорите. Сейчас вопрос не в том, что представляет собой диалектика и что надо делать с фабрикантами. Идет война, нацисты грабят город, заминировали мосты, устанавливают пулеметы на крышах домов и складывают боеприпасы в школах. Сейчас существует только один вопрос: как нам выпроводить отсюда немецкого шурина и покончить с войной, установить связь с силами сопротивления, а остальное успеется после войны.

— Нет, мы спорили не напрасно. Человек должен знать, к какому лагерю он примыкает, — произнес Ач.

Тибор кивнул головой.

— Разумеется. Дело лишь в том… Имеется, например, славный парень. Душой и сердцем коммунист. Такой, каким вы его себе представляете. Днем и ночью он ломает голову над тем, как осчастливить мир. Неделями не ест, распространяет листовки, оказывается в тюрьме, подвергается истязаниям, скрывается, попадает в черный список, не имеет права жениться, так как у него нет постоянной квартиры, нет работы, он каждую минуту рискует своей жизнью. Такой человек, очевидно, заслуживает того, чтобы после разгрома фашизма ему предоставили соответствующую политическую роль. Скажем, роль депутата парламента, вице-губернатора или в крайнем случае бургомистра.

— Конечно.

— Так вот, наш друг сначала захочет получить хорошую квартиру…

— Пожалуйста… в зависимости от общего положения с квартирами выделят и ему.

— Одну комнату, а?

— Сколько полагается. Две и даже три.

— Или он выгонит кого-нибудь из виллы на Швабской горе и переедет туда сам. Ну, ладно. На это он тоже имеет право. А почему бы нет? Он должен быть представительным, принимать гостей, ему нельзя жить как-нибудь.

— Он согласится только на такую квартиру…

— Ты учил меня диалектике. Воздействует на человека окружение или нет?

— Разумеется.

— Что же тогда будет с массой подхалимов? Что будет со льстецами, чиновниками, воспитанными в духе буржуазной морали? С рабочей аристократией? С хорошо оплачиваемыми частными инженерами, а? Разве они не будут оказывать влияния на твоих бескорыстных друзей? Не захочет ли твой дружок ездить на автомашине?

— А почему бы ему не иметь и машину, раз он будет выполнять ответственную и трудную работу?

— Разумеется, он должен ее иметь. Он и сынка своего будет возить на машине в школу… и жене позволит ездить на рынок, да что жена! Она будет поручать шоферу привозить покупки или кухарку пошлет на машине… И через год, через два, через десять твой дружок перестанет интересоваться улучшением общественного транспорта, потому что даже в бреду он не вспомнит, какие чувства испытывает человек, ожидая трамвай под проливным дождем с ребенком на руках, свертком под мышкой…

— Я верю, что существуют десятки тысяч бескорыстных мужчин и женщин, которые хотят быть руководителями не во вред, а на благо народа.

— Аминь. Я подожду.

— Как ты можешь жить таким циником?

— Спасибо, сообразуясь с обстоятельствами, вполне хорошо. Только я не верю, что люди вообще лучше меня. А между тем, будь я премьер-министром, или послом в Токио, или располагай я уймой денег — под уймой я имею в виду собственный самолет, яхту в Адриатическом море и полдюжины любовниц, — я бы прежде всего захотел иметь четыре квартиры, виллу на Рожадомбе и такую дачу на Балатоне, где бы вентиляторы отгоняли от меня мух в саду и на шесть километров вокруг стояли полицейские, чтобы никто не смел нарушать моего послеобеденного сна. Мне думается, любой человек охотнее станет есть финики, чем мороженую картошку, и охотнее наденет смокинг, чем рваные штаны, если они ему достанутся. C’est tout