Море для смелых - [133]

«Стальными и железными инструментами не пользоваться!»

Помни! Помни! Помни!

И Стась помнил. Но химия, верно, видела в нем наиболее опасного, для себя укротителя и ждала своего мгновения.

Беда произошла из-за пустяка — из-за вискозной рубашки, которую Стась надел вместо робы.

В цехе решили сделать замену теплообменника. Панарин с Мигуном стояли в трех метрах от колонны, когда из ее небольшого люка, словно давно выжидая, внезапно вырвался хищный огненный язык, коварно лизнул по груди Стася и скрылся. Вискозная рубашка мгновенно вспыхнула, как папиросная бумага. Загорелись тонкие курчавые волосы Панарина.

От неожиданности он побежал, похожий на горящий факел. У выхода из цеха его нагнали рабочие, повалили на пол, пытались сорвать горящую одежду.

Женщина, мывшая в цехе пол, набросила на Панарина мокрую тряпку. Но он уже успел так обгореть, что его в бессознательном состоянии доставили в больницу.

Потап под вечер позвонил Леокадии и сообщил о несчастье. Она выскочила на улицу и, перехватив грузовую машину, примчалась в больницу. Здесь, кроме Потапа, уже были Аллочка, Вера, Валентина Ивановна.

Аллочка мыла голову в общежитии (она теперь жила там), когда услышала о беде. Так, с косынкой, наброшенной на мокрую голову, она и прибежала в больницу.

…Куприянов с тремя врачами вышел из палаты, где лежал Стась. Все они были явно встревожены. Доносились малопонятные фразы: «Тканевый некроз… Расплавление некротических тканей…»

Как позже объяснил Куприянов, Стась получил ожог третьей степени, особенно глубокий на груди и шее.

Ему прорезали пузыри, убрали лоскуты кожи, сделали бальзамическую повязку.

Шоковое состояние, длившееся недолго, удалось преодолеть. Но не наступит ли уремия?

Новокаиновая блокада ожидаемых результатов не дала. Температура резко повысилась. Панарина тошнило, он бредил…

Куприянов настаивал на том, чтобы немедля послать в область за специалистам по ожоговым болезням — профессором Долмацким. У него же была и новая мазь для лечения ожогов. Но до профессора не дозвонились. Тогда доставить его и лекарство вызвался Потап. Альзин дал свою машину, вместе с Куприяновым написал письмо Долмацкому.

На дворе была ночь, когда Лобунец и Леокадия, потребовавшая, чтобы Потап взял ее с собой, выехали в область. Триста километров они проделали за пять часов и на рассвете стучали в дверь профессора.

Он вышел заспанный, мрачный. Узнав, в чем дело, начал объяснять, что завтра у него научная конференция. Но Леокадия, умоляюще глядя на него, убеждала:

— Мы полетим туда и обратно вертолетом… Вы успеете на конференцию… Только вы можете спасти…

Видя, что профессор еще колеблется, она с отчаянием произнесла:

— Мы не уедем без вас!

Она села на диван, всем видом показывая, что никакая сила не сдвинет ее отсюда, если профессор откажет.

Долмацкий пробурчал:

— Подумайте, один только я…

И вдруг улыбнулся:

— Особенно меня устрашила ваша угроза навсегда остаться здесь… Ладно уж… Полетели.

Панарину становилось все хуже и хуже. Черты лица его заострились, губы посинели, дыхание стало учащенным.

Сначала, придя в себя, он пытался шутить и спросил у Аллочки, как же она теперь будет к нему относиться, если у него еще и нос облезет. Но потом снова впал в беспамятство. Называл Аллочку Аленушкой и все просил смородины.

Под утро Вера достала ее в парниках дальнего совхоза, и, когда сок смородины выжали в рот Стася, он блаженно затих.

Утром по радио жителям Пятиморска сообщили, что обгоревшему и находящемуся в смертельной опасности инженеру Панарину нужна кровь. В больницу пришло сто восемь человек. Полная, лег сорока пяти, домохозяйка объяснила Куприянову, что хотя она ужасно боится уколов, но решила отдать свою кровь, потому что иначе ее «на всю жизнь замучит совесть».

Подошла кровь только Виктора Нагибова, который сам недавно не сильно обгорел.

Надя Лобунец добыла лед для пузырей и для того, чтобы в палате Стася было прохладно, а девчата из лаборатории притащили сюда же небольшой холодильник, забили его соками, кефиром, минеральной водой.

В коридоре они тихо расспрашивали Аллу:

— Спал?

— Ему лучше?

Она отвечала:

— Спал… немного.

Девушки повеселели, одна из них даже засмеялась:

— Вытащим гурто́м.

Алла, не желая обманывать, призналась:

— Плохо ему… Еще хуже, — и заплакала.

Тогда девушка, что рассмеялась, сказала виновато:

— А я-то, дура, развеселилась.

В аэропорту, по звонку Альзина из Пятиморска, был забронирован вертолет. Пока оформлялись документы, Потап куда-то смотался на машине, привез фрукты и поливитамины.

Передавая их Леокадии, попросил:

— Ты там скажи Наде, что я скоро приеду.

Профессор и Леокадия прилетели в Пятиморск в начале десятого. Долмацкий пожурил коллег, что первичную обработку ожогов сделали устаревшим способом. Под неглубоким наркозом иссек омертвевшие ткани, наложил на раны привезенную мазь.

Только через несколько часов, выйдя в коридор и заметив там Юрасову, профессор подошел к ней.

— Молодой человек неудачно прогулялся на тот свет. А вам, воительница, пора бы и отдохнуть. Как я понимаю, опасность оккупации моей квартиры миновала…

— Раз и навсегда! — повеселев, воскликнула Лешка. — Значит, Стасик будет жить?