Море бьется о скалы - [67]

— Нет. Давайте, как положено… Кому достанется…

Федор выставляет перед комендантом кулаки с зажатыми пешками. Белые достаются Керну.

— Я заранее предвидел, господин обер-лейтенант…

На сморщенных губах Керна скупая улыбка.

— Похвальная прозорливость, Федор.

— Садись, Олег… — предлагает Федор. Смущенный Садовников отступает от стола.

— Нет, ты уж сам… Ну его…

Игра начинается. Наблюдая за ней, Олег Петрович советует:

— Не упорствуй. Не порть старику настроения.

— Что он сказал? — Керн достает сигареты, предлагает Федору и Олегу. — Так что он?..

— Ничего особенного, господин обер-лейтенант. Ход подсказывал.

Керн шутливо грозит Федору пальцем.

— Неправда. Он советовал не обыгрывать меня. Правильно?

Федор, смеясь, опускает голову.

— Вот вам нельзя отказать в прозорливости, господин обер-лейтенант. Ваш ход.

— Без нее можно было догадаться…

Садовников садится на топчан, курит, потом снова подходит к столу.

— Напомни еще раз об Овчарке…

— Ладно. Молчи.

Партия затянулась. Керн играл цепко и довольно изобретательно. Федору только с большим трудом удалось добиться почетной ничьей.

— Еще, господин обер-лейтенант?

— Боюсь, что следующую проиграю.

— Господин обер-лейтенант, тот мастер, Макс Гляс… Опять сегодня бушевал… До убийства, правда, не дошел…

Комендант грустно качнул головой и встал. Подойдя к двери, задержался. Федор, увидев на столе забытые сигареты, протянул их Керну. Тот молча отстранил пачку.

— Мне очень трудно что-либо предпринять. Даже невозможно. Кто может помешать патриоту выражать свои чувства? Такие времена, Федор. Теперь много странного.

* * *

Бакумов уже третий раз заглядывал в окно комнаты. «Принесло… Расселся»… — мысленно ворчал он на коменданта. Всегда спокойный, уравновешенный, Бакумов теперь явно нервничал. Нетерпелось поскорее рассказать о том, как выполнено поручение Олега и Федора, порадовать их.

Сегодня, уже перед самым концом работы, когда уставшие немцы становятся менее бдительными, Степан свел Никифора с Людвигом. Разговаривали около входа в трубу на бешеном сквозняке. Степан с посиневшим лицом торопливо и не всегда умело переводил.

— За тыл можно не беспокоиться, — сказал Людвиг— Мои товарищи свистнут… Он коммунист?

— Да, был… — немного замявшись, Бакумов добавил: — И теперь считаю себя коммунистом.

— Понятно, — кивнул Людвиг. — Дело ведь не в партийном билете, а в убеждении.

Степан, переводя слова норвежца, добавил от себя:

— Вы покороче. Нашли место для теоретических рассуждений.

— Ничего, успеем, — спокойно сказал Бакумов. — Капуста больше сюда не заглянет. А в случае чего — ты уходишь в трубу, я остаюсь… Переводи, да получше.

Бакумов говорит, что русские хотят бороться. Нельзя сидеть сложа руки. Совесть не позволяет… Братья умирают… Помогайте нам. Давайте вместе… Мы информируем лагерь о положении на фронтах. Выполнили вот ваше задание в порту. Но этого мало. Большое дело нужно, настоящая борьба.

Людвиг слушал. Когда Степан перевел последнюю фразу, он, высокий, сильный, схватил Никифора за руку, сказал восхищенно:

— Удивительные вы, русские! Если есть ад, он не страшнее лагеря. А вы не потеряли мужества! — Людвиг, вспомнив о том, что Бакумов не знает немецкого, глянул на Степана. — Штепан, скажи… Борьба нарастает. Предстоят большие дела.

Приглушив голос, норвежец отступил, вынул из кармана комбинезона пустую трубку. Посасывая ее, заговорил обрывистыми фразами. Скажет и, ожидая, когда Степан переведет, причмокнет губами о мундштук. А Степан забыл о прокалывающем тело сквозняке, о том, что каждую секунду может свалиться, как снег на голову. Капуста или вахтман…

— Он уже говорил — скоро начнутся налеты. Это точно… Союзники намерены выбросить десант. Надо готовиться к его поддержке. Около лагеря высокая гора… Три красные ракеты над ней будут сигналом. Да, сигнал к совместному выступлению. Они поддержат нас. Говорит, что могут помочь оружием. Немного, конечно… Несколько пистолетов и гранат… Гранаты самодельные… Остальное в бою… Время опасное. Если с ним что случится, надо обратиться к Ивару. Он гнет арматуру… Высокий, хромает на левую ногу. Следует сказать: «Привет от Людвига»… Может случиться, некоторым нашим товарищам будет угрожать опасность. Они могут бежать… Укроют… Надежно укроют… Все…

Степан облегченно вздыхает.

Оказывается, уже совсем темно. С минуты на минуту шабаш.

В недрах грубы цепочка лампочек прожигает черноту, и сейчас же на вогнутой бетонной стене обозначаются две плоские тени. Они скачут одна перед другой, точно отплясывают «Барыню». Это невидимые товарищи Людвига выгоняют из себя холод.

— До свиданья, Людвиг! — Степан старается вложить в рукопожатие все свое радостное волнение, горячую благодарность. Как здорово, черт возьми! У Степана слегка кружится голова. Ему весело и немного страшно.

— Шагай, — говорит Бакумов, — а я чуть после.

Он тоже крепко жмет руку Людвигу.

…Из коридора жилого барака Бакумов видит, как уходит в свой блок комендант. Под сапогами туго поскрипывает галька. Прямой, с завидной для своих лет осанкой, старик минует внутренний двор. Часовой заранее открывает ему калитку, вытягивается… Ушел. Бакумову только того и надо. Он скрывается в умывальнике, оттуда переходит в ревир, стучит в дверь комендантской.