Моралите - [8]

Шрифт
Интервал

Я узнал от них, что Роберт Сэндвилл, их патрон, сейчас во Франции сражается за короля. Они принадлежали ему и были обязаны устраивать представления в зале его замка, когда он пожелает, и в таких случаях им платили жалованье. Но теперь случалось это редко. Большую часть года им приходилось странствовать. У них имелась грамота Сэндвилла, но пока они находились вне пределов его владений, он им не платил. Теперь же в отсутствие супруга их госпожа послала их, как рождественский подарок, устроить представление для ее родича сэра Уильяма Перси в Дареме. Они надеялись, что будут там щедро вознаграждены.

— Если доживем, — темно сказал Стивен.

Ноги нас еле держали, и в холмистом краю к северу от Йорка проходить за день нам удавалось немного.

Затем Брендан еще раз решил нашу судьбу. Накануне он начал смердеть. В повозке рядом с ним это было особенно заметно: от толчков тело под красным сукном тряслось, и запах его тления в морозном воздухе был несомненным и тяжелым. С каждым часом вонь становилась все крепче, а у нас не было ни масел, ни эссенций, чтобы заглушить ее. Возникли опасения, как бы его разложение, прежде чем мы доберемся до Дарема, не запечатлелось на костюмах и занавесе, необходимых для представления. Мартин созвал совет, чтобы обсудить это дело, и мы расселись у края дороги. Погода была сырой, сгущался туман, и мы совсем пали духом.

— Смердеть смертью — к беде, — сказал Соломинка и угрюмо поглядел на кучу костюмов, под которой лежал Брендан. — Наша игра будет погублена, — сказал он. Он легко поддавался унынию, а неудачи боялся больше, чем все остальные.

— Стирка тут не очень поможет, — сказала Маргарет. — Да и часть костюмов стирать вообще нельзя. Как выстирать костюм Антихриста, если он из конского волоса?

— Он уже смердит и без помощи Брендана, — сказал Прыгун. Именно в это одеяние он кутался от холода, как в шаль. — Смердит рвотой, — сказал он, встал в сердцах и ушел рассерженный, что случалось с ним очень редко.

— До того, как мы туда доберемся, — сказал Тобиас, — еще до того, как, мы доберемся до Дарема, его смердение не станут терпеть там, где мы будем останавливаться.

— Послушай вы меня, — сказал Стивен, — не было бы у нас сейчас такой заботы. Но и сейчас не поздно. Не надо нам везти его дальше. Давайте оставим Брендана здесь, и земля его всосет, потому что он вот-вот начнет разжижаться, как бы мы ни старались.

— О том, что делать с Бренданом, мы решили в тот раз, — сказал Мартин, — и то, что он завонял, ничего не меняет. Просто похоронить его надо поскорее.

Мартин сказал это с обычной бесповоротностью, только легче нам не стало, и мы сидели в молчании, но тут вернулся Прыгун.

— Совсем близко город, — сказал он. — Вон в той стороне и пониже нас. — Он махнул рукой через дорогу.

Мы все посмотрели туда, куда он указывал, но ничего не увидели.

— На той стороне, — сказал он, и мы всей гурьбой перешли дорогу и последовали за Прыгуном по короткому склону холма, поросшему травой, которую овцы ощипали по самые корни. Поглядев с гребня на запад, мы увидели широкую долину, густой лес в ней, струящуюся по ее дну прямую реку, а за рекой — городские крыши в гирляндах древесного дыма, башни и донжон замка на взгорье за городом. Снизу его застилал туман, но мы разглядели парапет и развевающиеся длинные флаги. И мне почудилось, что некие блики коснулись этих крыш, а также башен замка, как тот свет, который пролился, когда они пели над Бренданом. Где-то высоко на стене вспыхнул отблеск, возможно, от лат. Некоторое время мы молча смотрели на сверкание воды за голыми ивами, на окутанные туманом дома за ней. И пока мы смотрели, послышался колокольный звон, далекий, еле слышный, будто содрогания воздуха.

В этом крылось предназначение, как и в моей встрече с ними. В том, что невежда считает случайностью, мудрый видит предзнаменование. Прыгун убежал от нас в обиде, что с ним бывало редко. Он подчинился порыву перейти дорогу, взобраться по склону. Там был город, там был замок, звонили колокола. Никто из нас понятия не имел, как называется этот город. Значит, дар судьбы. Но дары ведь порой оборачиваются злом. Предоставляю тем, кто до конца прочтет мои слова, самим судить, был ли этот город подарен нам во благо или на беду.

Мы тут же приняли решение. Свернем в город, похороним там Брендана и представим Игру об Адаме для пополнения нашего кошеля. Мартин вел счет дням и сказал, что нынче День святого Лазаря[4] и, значит, люди отдыхают от трудов. И у нас достаточно времени, чтобы добраться в Дарем к сроку.

До города было около трех миль по дороге, полого опускавшейся в долину. Когда наш путь подходил к концу, мы сделали привал, чтобы подготовиться к вступлению в город. Мы задали коняге овса, напоили его и выпрягли, чтобы он отдохнул перед тяжким трудом: везти по городским улицам ему предстояло не только Брендана.

Костюмы, в которые мы оделись, предназначались для разных Игр и выбраны были только ради привлечения зрителей. На середине повозки очистили место, и там встал Стивен как Бог-Отец, в длинной белой мантии, с золоченой маской во все лицо и тиарой на голове вроде папской, склеенной из бумаги и покрашенной в красный цвет. Рядом стоял Мартин, одетый Змием до падения, все еще обитающим в Эдеме, с крыльями из перьев и в улыбающейся солнечной маске.


Рекомендуем почитать
Том 1. Облик дня. Родина

В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).


Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки

В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…


Превратности судьбы

«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».


Откуда есть пошла Германская земля Нетацитова Германия

В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.


Осколок

Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.


Голубые следы

В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.