Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе) - [84]
Приближался конец его срока пребывания в Балашевской тюрьме. Враль втянулся в свое литературное вранье, которое однажды ретивый тюремный кум даже хотел у него конфисковать. Этот кум был начисто лишен художественного вкуса: в результате Враль угодил в кичман (карцер – жарг.) и его «затянули» в смирительную рубашку. Рубашка – чудо изобретение! Враля раздели догола и четверо молодцов в подвале тюрьмы запихнули его в это брезентовое изделие с длинными рукавами, к «манжеткам» и подолу которой прикреплены брезентовые ремни. Затем виделись ему солнце и звезды, и ангелы небесные, и хотелось ему страстно вернуться в детство, в школу, изучать ненавистную таблицу умножения.
После долгого отсутствия Враля в прогулочном дворе, Мор встретил его вполне равнодушно. Он, конечно, знал о карцере, – в тюрьме всегда все обо всем знают, – но известие о рубашке произвело впечатление.
– Уважительно к тебе относятся, – признал он. И только на третий день вскользь поинтересовался, чем Враль все это время занимался. Он, конечно, знал чем, но не всегда давал ученику возможность о своем деле распространяться. Враль вяло ответил, что, вот, заканчивает дневник и скромно выразил сомнение о качественном уровне. Мор разрешил ему прихватить сей труд на следующую прогулку. Вручая учителю и первому литературному консультанту свой литературный опус, Враль промолчал про усовершенствование грамматики русского языка: он упростил ее за счет неудобных, на его взгляд, букв из семейства согласных. На другой день, едва Враль был запущен в прогулочный двор, старый Мор, вместо выражения восторга, разразился гадким смехом. Назад свои «дневники» Враль получил с ужасно исковерканным, как ему представилось, языком – пропал его труд по улучшению русской письменности. Мор старательно свел на нет все его нововведения, став, таким образом, еще и первым его редактором. Кто бы подумал!.. Враль был уверен – об этом и в литературе писали, и говорили, и вообще логика воровской жизни как бы доказывала: воры сплошь неграмотны… Мора же смешила не только грамматика Враля, но и логика повествования, он тут же стал издеваться над автором.
– Итак, тебя в тайге подстрелили за сорок километров от зоны, а, надо сказать, тайга – не городской бульвар – и тебя несут на носилках по тайге обратно в зону? Живого!.. В такую липу поверят только законченные идиоты! Или вот: утопая в болоте, нащупываешь камень… Ты подумай: в болоте!.. Камень – не пробка! Идиотов, конечно, отыскать можно, но, если будешь рассчитывать только на них, значит, сам идиот. Если будешь считать себя умнее их, это и есть глупость. Стараться же выглядеть глупее их – дело верное. Ты должен посредством твоей писанины становиться как бы показательным исправившимся преступником, вещественным доказательством жизнеспособности системы перевоспитания правонарушителей, хотя мы знаем, что на самом деле можно перевоспитать их разве что пулеметами. Ты должен стать готовой продукцией. Местами в твоих дневниках очень уж ты скромен, надо бы больше подвига. Лучше быть героем хоть немного, но на этом свете, чем после смерти, где нет возможности насладиться славой. Значит, где-то убавь, а где-то, наоборот, прибавь.
Чем ближе подходила последняя ночь в тюрьме, чем больше задумывался Враль над учением Мора, тем больше хотелось ему верить в реальность успеха задуманной авантюры. До сих пор он относился к своим «дневникам» скептически, как к игре, забаве, и мало верил возможности ее реализации.
В будущем он станет изобретать способы осуществить операцию «дневники». Надлежало стать охотником, выслеживающим дичь, рыбаком, стерегущим поплавок – он должен закидывать удочки, расставлять силки. Ему надлежит поймать своих «открывателей» и тех, кто станет ловить его: издателя. Необходимо сконструировать случайность, чтобы затянулась она удавкой капкана на шее жертвы.
Так родились «Записки Серого Волка». Но это еще не всё…
