Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе) - [35]

– Поори только, враз глотку перегрызу.

Он повалил ее на грязный пол и навалился как был, в расстегнутом длинном пальто. Она видела мельком его злобные маленькие глазки и задохнулась от чесночно-табачной вони. Его руки грубо рвали ее платье, трусики. Затем ее задыхающиеся полуоткрытые губы очутились в вонючей пасти зверя.

– Вот… так… козочка, – уже безразличным тоном, зевая, еще часто дыша, проговорил Крот, закончив, наконец, дело, вытирая о подол ее платья свой обмякший инструмент, – не всякого вора можешь оскорблять, стерва.

…У Вари перехватило дыхание, тело пронзила невыносимая боль. Она закричала изо всей силы и на ее крик в двери квартиры стала стучать соседка Зина, но Варя, обессиленная, не смогла дойти до двери, чтобы открыть. Тогда Зина стала звать на помощь, и мужчины выбили дверь. Кто-то куда-то побежал, кажется, к проходной завода позвонить в «скорую». Так и случилось, что в день Победы она родила мертвого ребенка. Не видел победного салюта и Тарзан. Варя не ошиблась, когда сказала Кроту, что, может, он сидит: он сидел. Когда Варю выписывали из больницы, Тарзан путешествовал по этапам в Институте промывания мозгов.

Глава седьмая

1

Поезда со спецвагонами для перевозки зеков (некоторые из них называли себя Люди) ходили нерегулярно, и зеки в каждой пересыльной тюрьме коротали время в малокомфортабельных условиях по многу недель.

В пословице говорится: «Хуже нет, чем ждать да догонять». Но ждать хуже: кто ждет, от того ничего не зависит; кто догоняет, хоть не скучает. Пересыльные тюрьмы к тому же набиты до отказа, когда спят и под нарами и, скажи спасибо, что хоть лежать можешь. Скука страшная и мух до черта! От скуки люди ловили мух и определили норму, сколько каждая человеческая единица должна поймать жужжащих. Трупы представлялись «контрольной комиссии» – лучше, чем бездельничать.

На одной пересылке в камеру затолкали столько народу, что даже мух ловить было невозможно в теснотище. Скиталец и еще несколько человек вынуждены были расположиться под нарами – темновато, но сравнительно свободно.

Когда их впускали в камеру, он оказался в числе последних. В этой системе крайне важно уметь рассчитать, где и как находиться в той или иной ситуации. Когда массу выводят, необходимо быть впереди, чтобы там, куда приведут – вагон ли это, баня ли, столовая – живо ориентироваться на захват более выгодной позиции. Когда же ведут на работу, на территорию объекта, необходимо оказаться в числе последних, в надежде, что всю работу разберут и, глядишь, тебе ничего не достанется.

Итак, нары захватили те, кто ворвался первыми, а Скит полез под нары. Не валяться же в заплеванном проходе, чтобы через тебя шагали к параше! Ночью он проснулся и испытал непреодолимое желание избавиться от гнетущей тяжести в «центральном» органе и, именно тогда, когда он был занят удовлетворением зова природы, думая, что здесь в темноте этого никто не видит, он услышал шепот:

– Зачем же так! Лучше в меня, – в сказанном слышались нотки упрека и сожаления: пропадает зря добро, которое другому надо.

– Ты что! – Скиталец уже различал во мраке худую фигуру в рваном бушлате у стены.

– Белладонна я, – представилась фигура хриплым голосом и поправила подушку, то есть рваную ватную шапку под головой. Скит выполз из-под нар и, стараясь не принюхиваться, до утра нервно шагал по камере, убеждаясь, что под нарами дышать было чище. Утром, когда всех вывели, он получше рассмотрел предлагавшего ему свою нежность в виде тощей задницы: костлявое заросшее лицо с широким носом, большой рот в болячках, гнилые зубы… Радость-то какая!

Пока добрался до станции Решеты, Скиталец насчитал на своем счету около двадцати тысяч мух. Наконец ему дали пинка, и он сошел с поезда. Встречали без цветов, но вполне приветливо:

– Садись!.. Суки!..

Сесть, кроме как на землю, было некуда, но хоть предложили и то ладно. Встречали самоохранники, им доверяли встречать «Столыпин», когда было известно, что людей прибудет мало. Собственно, много привозили в товарных вагонах.

Заботливые, сами себя охраняющие хлопцы, – забавное явление в природе. Столкнувшись с этим впервые, Скиталец не знал, что и думать. Мор потом объяснил, что самоохранники – позорнее, чем самоубийцы. Если человек оказался в тюрьме – плохо, но что может быть сквернее, когда он еще и сам себя там сторожит.

Из прибывших в управление только одного Скита водворили в изолятор. Причину этого он не мог себе объяснить. В изоляторе провел трое суток, ломая голову над тенденцией политики всех от всего бесконечно изолировать.

Возможно, в канцелярии управления попросту не разобрались, в какой барак для прибывших транзитных пассажиров его посадить – к сукам или к честным ворам, к Красным Шапочкам или к Польским ворам, к Беспределу или к этим, которые «Один на льдине»? Разобраться же в этом надо было непременно, потому что миновало мирное житье – в уголовном мире уже шла война, то есть резня.

Итак, вторая мировая война закончилась, у уголовников же началась… Спустя годы, иные литераторы назовут этот период «сучьей войной», или «войной воров». На самом деле называлось это просто: «резня». Все друг друга резали, одна уголовная масть другую.