Монсеньор Кихот - [7]
– А я и не подозревал, что вы вообще ее знали.
– Мои родители хотели сделать из меня священника. Я ведь даже учился в Саламанке. Просто раньше я никогда вам этого не говорил, отче. In vodka veritas [в водке – истина (лат.)].
– Так вот откуда вам известно про эфиопскую церковь? Я был немного удивлен.
– Какие-то обрывки бесполезных знаний всегда прилипают к мозгу, как рачки – к кораблю. Кстати, вы читали, что советские космонавты побили рекорд пребывания в открытом космосе?
– Я что-то такое слышал вчера по радио.
– И, однако, за все это время они не встретили там ни одного ангела.
– А вы читали, Санчо, про черные дыры в космосе?
– Я знаю, что вы сейчас скажете, отче. Но ведь слово «дыры» употребляется лишь как метафора. Еще рюмочку. И не бойтесь вы каких-то там епископов.
– Ваша водка преисполняет меня надежды.
– На что?
– Весьма слабой надежды, надо сказать.
– Продолжайте же. Скажите. Какой надежды?
– Я не могу вам этого сказать. Вы будете надо мной смеяться. Может быть, когда-нибудь я вам расскажу о моей надежде. Если господь даст мне на это время. Ну и вы, конечно, – тоже.
– Надо нам почаще видеться, отче. Может, мне удастся обратить вас в веру Маркса.
– А есть у вас тут на полках Маркс?
– Конечно.
– «Das Kapital»? ["Капитал" (нем.)]
– Да. И он тоже. Вот. Я давно ничего из этого не читал. Сказать по правде, некоторые места мне всегда казались… Ну, словом, устаревшими… Вся эта статистика времен промышленной революции в Англии… Я думаю, вы тоже находите в Библии скучные места.
– Слава богу, мы не обязаны изучать Числа или Второзаконие, но Евангелие – это совсем не скучно. Господи, взгляните на часы! Неужели это водка так все убыстряет?
– Знаете, отец, вы напоминаете мне вашего предка. Он верил всему, что написано в рыцарских романах, которые и в его-то время уже были устаревшими…
– Я в жизни не читал ни одного рыцарского романа.
– Но вы же по-прежнему читаете все эти старые богословские книги. Они для вас – все равно что рыцарские романы для вашего предка. Вы верите им так же, как он верил своим книгам.
– Но ведь глас Церкви не устаревает, Санчо.
– Ну что вы, отче, устаревает. На вашем Втором Ватиканском соборе даже апостола Иоанна признали устаревшим.
– Что за глупости вы говорите!
– Вы же больше не читаете в конце мессы слова апостола Иоанна; «В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал» [Евангелие от Иоанна, I, 10].
– Удивительно, что вы об этом знаете.
– Я ведь иной раз захожу в церковь в конце мессы… чтобы удостовериться, что там нет моих людей.
– Я по-прежнему произношу эти слова.
– Но только не вслух. Ваш епископ не разрешил бы такого. Вы вроде вашего предка, который читал свои рыцарские романы тайком, так что только его племянница и доктор знали об этом, пока…
– Что за глупости вы болтаете, Санчо!
– …пока он на своем Росинанте не отправился совершать рыцарские подвиги в мире, который больше не верил старым сказкам.
– В сопровождении невежды по имени Санчо, – добавил отец Кихот с оттенком раздражения, о чем он тут же пожалел.
– Да, в сопровождении Санчо, – повторил мэр. – А почему бы и нет?
– Епископ едва ли откажет мне в небольшом отпуске.
– Надо же вам поехать в Мадрид купить себе форму.
– Форму? Какую форму?
– Пурпурные носки, монсеньер, и пурпурный… как же называется эта штука, которую они носят на груди под воротничком?
– Pechera [нагрудник (лат.)]. Глупости все это. Никто не заставит меня носить пурпурные носки и пурпурный…
– Вы же солдат церковной армии, отче. И вы не имеете права пренебрегать знаками различия.
– Я ведь не просил, чтоб меня делали монсеньером.
– Вы, конечно, можете подать в отставку и уйти из вашей армии.
– А вы можете подать в отставку и выйти из вашей партии?
Оба выпили еще по рюмке водки, и между ними воцарилось молчание, какое бывает между товарищами, – молчание, когда каждый размышляет о своем.
– Как вы думаете, ваша машина могла бы довезти нас до Москвы?
– «Росинант» для этого слишком стар. Он не выдержит такой дороги. Да и епископ едва ли сочтет Москву подходящим местом для моего отдыха.
– Вы же больше не подчиняетесь епископу, монсеньор.
– Но и Святой Отец… А знаете, «Росинант», пожалуй, мог бы довезти нас до Рима.
– Вот уж куда меня совсем не тянет, так это в Рим. На улицах сплошь одни пурпурные носки.
– В Риме мэр – коммунист, Санчо.
– К еврокоммунистам меня тоже не тянет – как и вас к протестантам. В чем дело, отче? Вас что-то огорчило?
– Водка родила во мне мечту, а после второй рюмки она исчезла.
– Не волнуйтесь. Вы не привыкли к водке, и она ударила вам в голову.
– Но почему сначала – сладкая мечта… а потом – огорчение?
– Я знаю, о чем вы говорите. Водка иной раз оказывает и на меня такое же действие, если я немного переберу. Я провожу вас домой, отче.
У дверей отца Кихота они стали прощаться.
– Идите к себе и полежите немного.
– Тересе это покажется несколько странным в такое время дня. И потом я еще не раскрывал молитвенника.
– Но ведь теперь это уже наверняка необязательно!
– Мне трудно отказаться от привычки. В привычках есть что-то успокаивающее, даже когда они утомительны.
– Да, мне кажется, я это понимаю. Бывает, и я заглядываю в «Коммунистический манифест».
Идея романа «Тихий американец» появилась у Грэма Грина после того, как он побывал в Индокитае в качестве военного корреспондента лондонской «Таймс». Выход книги спровоцировал скандал, а Грина окрестили «самым антиамериканским писателем». Но время все расставило на свои места: роман стал признанной классикой, а название его и вовсе стало нарицательным для американских политиков, силой насаждающих западные ценности в странах третьего мира.Вьетнам начала 50-х годов ХХ века, Сайгон. Жемчужина Юго-Восточной Азии, колониальный рай, объятый пламенем войны.
Грэм Грин – выдающийся английский писатель XX века – во время Второй мировой войны был связан с британскими разведывательными службами. Его глубоко психологический роман «Ведомство страха» относится именно к этому времени.
Роман из жизни любой секретной службы не может не содержать в значительной мере элементов фантазии, так как реалистическое повествование почти непременно нарушит какое-нибудь из положений Акта о хранении государственных тайн. Операция «Дядюшка Римус» является в полной мере плодом воображения автора (и, уверен, таковым и останется), как и все герои, будь то англичане, африканцы, русские или поляки. В то же время, по словам Ханса Андерсена, мудрого писателя, тоже занимавшегося созданием фантазий, «из реальности лепим мы наш вымысел».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие книги разворачивается в послевоенной Вене, некогда красивом городе, лежащем теперь в руинах. Городом управляют четыре победивших державы: Россия, Франция, Великобритания и Соединенные Штаты, и все они общаются друг с другом на языке своего прежнего врага. Повсюду царит мрачное настроение, чувство распада и разрушения. И, конечно напряжение возрастает по мере того как читатель втягивается в эту атмосферу тайны, интриг, предательства и постоянно изменяющихся союзов.Форма изложения также интересна, поскольку рассказ ведется от лица британского полицейского.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.