Monpti - [71]

– «Восстаньте, венгры, родина зовет», – декламирует он. – Comment? Как? Нет. Назад не иду больше. Здесь хорошо. Как это говорить?..

Он задумывается и поднимает утонченным жестом загрубелую ладонь к подбородку. Глаза его отстраненно глядят в сторону Сены, где двойные башни собора Парижской богоматери выделяются на фоне неба.

– Забыть… Ничего… что делает? N'est-ce pas, Monsieur?

Перед тем как уйти, он смешным движением подбрасывает руку в воздух:

– Isten, âldd meg a magyart! Боже, храни Венгрию! Не станет же он плакать. Нет. Только энергично трясет головой.

– Au plaisir, cher monsieur…

И вот он уже уходит проворными шагами в направлении рю де Патр-Сен-Северин.

После обеда неожиданно вваливается Анн-Клер с пакетом в руках.

– Что это ты принесла?

– Ничего. Servus. Завтра Рождество.

– Анн-Клер, с этого момента я хочу называть тебя Аннушка. Скажи, что ты венгерка, не то я разнесу весь отель. Тебя зовут Аннушка.

– О! А что это означает?

– Это означает, что я тебя очень люблю!

– Я тебе кое-что принесла из дому. Моя мама испекла.

– Твоя мама знает, что…

– Не переживай, я украла… А вот это мой рождественский подарок. Я знаю, что это надо дарить завтра, но я не выдержала.

Я открываю пакет: молитвенник, в кожаном переплете с золотым обрезом.

Сначала она крадет, потом сразу же приносит мне молитвенник. Так, я ничего не скажу.

– А теперь ты получишь двенадцать поцелуев.

– Почему двенадцать?

– Потому что было двенадцать апостолов.

Боже! Она впутывает в свои любовные дела даже церковь!

Уже во второй половине дня можно было предугадать, что вечером предстоит Рождество. Праздничное настроение вторгалось в скуку повседневности и приукрашивало ее. Даже автомашины гудели не так, как всегда. Чтобы ощущение рождественского праздника стало более полным, выпал даже небольшой снежок. Правда, на улице он быстро превратился в грязную кашу, но на крышах снег то тут, то там лежал как отделка – разорванными тонкими кружевами. Я следил через окно, как падают нежные невесомые снежинки.

Уже смеркается.

Старуха с канарейкой крутится вокруг затеянного ею торта. Чиновник из магистрата стоит во дворе, засунув руки в карманы брюк. По случаю праздника черный сюртук, в котором он ежедневно ходит в контору, получил отставку. Он отплевывается и затем размазывает свой плевок каблуком. Негр с закатанными рукавами облокотился о подоконник и скалит зубы. Нечего ухмыляться, простофиля, твоя жена наставляет тебе рога. У меня, правда, нет прямых доказательств, но сегодня, скорее, добро нуждается в доказательствах.

Рождественский вечер.

Сентиментальные души среди читательниц – старые тетки с бархатками и вставными зубами – теперь от меня потребуют, чтобы, как одинокий холостяк, я пошел бродить по улицам, ел периодически сосиски с сухим хлебом, потирал замерзшие пальцы и слезящимися глазами заглядывал в окна, за которыми счастливая семейная жизнь бурлит в ярко освещенных комнатах вокруг рождественских елок.

…Мальчик не получил в подарок велосипед, зато ему подарили дюжину кальсон с монограммой. Папа получил от мамы ужасно плохие сигары. К сожалению, ему придется их курить. Мама получила раскрашенную вазу. Вообще получают лишь вещи, которые не радуют, люди смотрят на подношение и тайком поглядывают на часы – может, еще не поздно переподарить подарок кому-нибудь.

Тут появляется незаявленный дядя Андре, и вся семья в панике советуется, что ему подарить на скорую руку, ибо дядя Андре пришел как раз к раздаче подарков и теперь уже стоит в легкой задумчивости под рождественской елкой. В своих муках стеснения он все время повторяет: «Прекрасная елка, дорогой друг, действительно прекрасная елка».

Мама быстро извлекает из шкафа новый папин галстук, который он получил на свои именины, заворачивает его в шелковистую бумагу и вручает дяде Андре.

«Вы поистине очень милы, детки. Такие красивые узоры… Именно такой галстук я давно собирался купить. Да, мой дорогой, у вас Христос-младенец – богатый человек».

Тем временем папа посвящается в развитие событий, это происходит в прихожей, так как папа до того был как раз на кухне, где принимал дозу ликера («Только не говори маме ни слова; с ее языком, если она что заметит… даже рождественский праздник для нее не указ»).

С этого момента папа ненавидит дядю Андре, который, как нарочно, именно перед ним красуется в новом галстуке – он как раз завязывает его на папиных глазах…

Рождественский вечер.

К сожалению, мы не пойдем под чужие окна, чтобы вдохнуть немножко счастья.

Я уже с утра хорошо протопил камин, поставил перед ним кресло невообразимой расцветки и весьма удобно уселся в нем.

Я купил перед этим две бутылки шампанского, холодное мясо, сыр, фрукты, египетских сигарет, ликеру и теперь праздную Рождество в одиночестве.

Чтобы гарантировать соответствующее настроение, я купил «Рождественские повести» Диккенса на французском языке: «Morlay était mort, c'est pour commencer». Конечно, нехорошо встречать Рождество в одиночку. Я мог бы пригласить женщину, ведь у меня есть деньги. Однако я не делаю этого, я ведь с характером. Печально, но факт.

Я пью шампанское и курю египетские сигареты. Патефон играет без перерыва. В комнате так жарко, что я открываю окно, за ним видны черные, покрытые снежными пятнами крыши, дым поднимается к свинцово-черному небу.