Моноклон - [30]

Гоша заметил троих, остановился. Повернул, побрел к ним. Гоша Скелет был странный парень: круглый отличник по математике и тихий псих, умудрившийся получить в 5-м классе тройку по поведению, которую, как орден, постоянно носил только Витька Глухарь — третьегодник, вечный «пахан» школы. Гоша пришел в школу имени Молотова новеньким. Учился прилежно, не шумел, стоял на переменах в коридоре у карты СССР, шевеля губами. Как отличника и тихоню его стали поколачивать. Гоша долго терпел, втягивая худую голову в плечи и оберегая от ударов свои толстые очки. А потом совершенно неожиданно на уроке русского языка, когда все сгорбились над диктантом, воткнул ручку в шею главного обидчика. Да так сильно, что перо обломилось и застряло в шее. Парня прооперировали, лечили, освободив от занятий. За свой неожиданный проступок Гоша получил тройку по поведению и статус тихого психа, которого лучше не трогать.

Гошу сторонились, как урода.

Говорить с ним можно было только про марки, корабли и фотографические аппараты.

Пару лет назад отец Гоши покончил с собой странным образом: напившись до белой горячки, влез по скобам на трубу котельной и кинулся в жерло. Отец воевал, вернулся хромым, потеряв на Зееловских высотах кусок бедра. Поговаривали, что осколком ему так же перебило «мужскую жилу», отчего он безнадежно запил и слегка тронулся рассудком. Собственно, попивать он начал и до войны, но тогда еще знал меру, работая бригадиром слесарей-водопроводчиков на ВДНХ. Зееловские высоты угробили Гошиного отца.

В день самоубийства он оставил странную записку: «Отбойхромой!» Наутро истопники нашли в топке котельной его обгорелые кости. Их и похоронили на Останкинском кладбище.

Про Гошу теперь говорили: «Тот, чей отец в трубу сиганул».

Поблескивая очками, Гоша шел по руинам.

У складов он оказался совершенно случайно. С самого утра этот день как-то не заладился: Гоша проснулся раньше будильника, матери и старшей сестры от тяжелого сна. Ему приснилось, что он в той самой котельной и что он знает, знает, знает, что отец уже лезет вверх по трубе. Нужно как можно скорее выбежать из подвала котельной, закричать, позвать на помощь, остановить отца. Всем существом, всем своим худым телом ощущая, как дорога каждая секунда, Гоша мечется по полутемному каменному мешку, петляет в угрюмых лабиринтах, скуля от нетерпения. Лабиринты не кончаются, они множатся с каждым поворотом, распахиваются темными коридорами и провалами, изгибаются кирпичными стенами, длятся и тянутся бесконечно. Гоша уже не бежит, а летит, рассекая сумрачный воздух, тормозя и нетерпеливо взвизгивая перед каждым изгибом стены, торопит себя изо всех сил, и, и, и… вылетает не наружу, к отцу, а прямо к топкам. Топки ревут запертым пламенем. Гоша в ужасе кидается к двери, но лабиринт, распахнувшийся за ней, бесконечен, Гоша понимает, что ему никогда не выбраться наверх, не предупредить отца, но надо хотя бы открыть топки, чтобы отец выбрался, вырвался, он кидается к дверцам топок, они гудят, раскаленные, за ними бьется адское пламя, и, и, и — на них нет никаких ручек! Он бьет по топкам, хватается за раскаленный металл, но поздно — отец сверху по трубе рушится вниз, рушится с хриплым беспомощным криком, как большая ворона…

Проснувшись в слезах, Гоша надел очки, обошел раскладушку, на которой спала, сестра, пошел в туалет. К счастью, в туалете никого не оказалось, и Гоша, усевшись на старый унитаз, подумал, что надо было пустить в топки воду из труб. Тогда бы они погасли.

В школе на русском и литературе он сидел вялым, не слушая учителей. И лишь на геометрии оживился, сам попросился к доске, решал сложную и интересную задачу, запутался, но выплыл и получил, как всегда, «пять».

Когда прозвенел звонок, Гоша не остался в фотографическом кружке с узкобородым и суетливым Борисом Израильичем, а бесцельно побрел в сторону автобазы и электроподстанции. Домой Гоша не торопился. Ему было как-то скучно и беспокойно. Хотелось брести, брести, не встречая никого. Обойдя гаражи, он постоял возле ворот автобазы, глядя, как один грузовик завозит туда другого, со спущенными шинами, затем перелез через гору угля и пошел узким проходом между двумя кирпичными заборами; здесь в сумраке росла бузина, семенами которой плевались из трубок, валялись ржавые банки, рыбьи кости, пружины от кроватей, грязные связки газет, разбитые весы, арматура, безглазая голова куклы, дверная ручка, угольный шлак, проволока, рукав от ватника, снова шлак, снова пружина, и… что-то блеснуло в груде мусора.

Гоша ковырнул в мусоре носком своего старого, но хорошо начищенного ботинка. Из кучи выкатился стеклянный шар размером с гусиное яйцо. Гоша присел на корточки, взял шар в руки, обтер.

Шар был целый, не битый, зеленоватого стекла.

Улыбаясь находке, Гоша тщательно обтер шар о штаны, посмотрел сквозь него на пасмурное небо. Потом на голову безглазой куклы. Все было зеленое, как в аквариуме.

«Можно у Кольки Поспелова марки выменять. А можно и маме подарить. Это же как от великанских бус…» — подумал он и, поигрывая шаром, двинулся дальше.

Гоше стало веселее.