Моногамия - [61]

Теперь он другой, я другая, жизнь другая, всё другое. Тихо, очень медленно и очень ласково я говорю ему:

— Всё пройдёт… Всё наладится… Вся боль уйдёт и забудется… Ты снова будешь сильным, снова станешь мужественным, самым сильным и самым мужественным из всех, будешь кружить женщинам головы своей красотой… Вот увидишь, я обещаю тебе — всё так и будет… — мой голос так нежен и так ласков, он стелется умиротворяюще, обволакивает, успокаивает…

От этих моих слов происходит нечто необыкновенное, невероятное: Алекс закрывает глаза, и, к моему величайшему удивлению, позволяет мне мыть всего себя и наслаждается этим… Мои руки бросают губку и скользят по его нежной коже, обводя контуры его тела, всё ещё красивого, всё ещё живого… На его губах почти улыбка, он дышит глубоко, мои руки на его груди, и я слышу как часто бьётся его сердце — он счастлив в эти мгновения как ребёнок… Да, он — мой ребёнок сейчас, но в отличие от детей, которые принимают заботу и ласку как должное, ловят поцелуи и ухаживания на бегу, не отдавая себе отчёта в том, насколько ценно обладание этим сокровищем — заботой любящего человека, Алекс знает ей цену, как никто другой, и наслаждается всем свои существом… Он ловит мгновения, он теряется в них… Впервые за многие месяцы, а возможно и годы, ему хорошо, действительно очень хорошо, и это завораживает меня, я получаю сама немыслимое удовольствие от того, что происходит сейчас… У меня появляется неудержимое желание залезть к нему и прижаться, но я не решаюсь сделать это, ведь мне не известно, как он отреагирует, как воспримет это. В этот период жизни я понятия не имею, что у него в голове, он так далеко от меня…

В один из холодных октябрьских вечеров приехал Марк. Он нечастый гость, мужчинам вообще очень тяжело переносить унизительные и болезненные встречи с умирающими, кем все упорно считают Алекса. Но из всех своих друзей Алекс готов видеть только Марка, они часто говорят по телефону — обсуждают наиболее важные рабочие вопросы, те, которые решить без мнения или подписи Алекса невозможно.

Теперь только я увидела Марка совсем иначе, нежели он запомнился мне в Париже — серьёзным, ответственным, деловым. Он — главный партнёр, заместитель и помощник Алекса в рабочих вопросах, и лучший друг по жизни. Но даже этот лучший друг долго расспрашивает меня о лечении, о моём собственном самочувствии, о моей семье, о чём угодно, только бы как можно на дольше отсрочить встречу с Алексом, ведь с непривычки его душераздирающая худоба, бледность и отсутствие волос делают Марка совершенно не способным контролировать свои эмоции, а ведь сдерживать их нужно, просто необходимо! Нельзя показывать своей слабостью, как плохи дела, нельзя унижать своей жалостью, нельзя обижать!

В прошлый раз Марк спустился, рыдая, и в этот раз я стараюсь подготовить его заранее:

— Марк, Алекс стал ещё худее, но ты не пугайся, это всё временно, всё пройдёт. Просто он теперь совсем не ест, только капельницы поддерживают в нём жизнь. Но и это не страшно, потому что это не из-за болезни, а из-за облучения и химических лекарств! Как только мы закончим курс, он сразу же начнёт поправляться. И врач говорит, что с каждым днём он избавляется от рака всё больше и больше, главное довести это дело до конца.

— Ты знаешь, я боюсь его тревожить, может пусть он лучше спит, а ты дай ему эти бумаги на подпись, когда он будет в состоянии их подписать, а я завтра заеду заберу?

— Нет, Марк! Ты должен пойти к нему с широченной улыбкой, и как ни в чём не бывало сказать, что он выглядит лучше, чем в прошлый раз, что цвет лица живее, и что ты зашиваешься без него и ждёшь на работе! Это ясно тебе?

— Ок, я понял.

— Просто представь себе его ещё более худым, осознай, смирись, и тогда только иди. И да, не трогай его, я сама разберусь, просто оставь бумаги эти на полу, я потом помогу ему встать и мы вместе подпишем. Завтра заберёшь. И подумай заранее, о чём будешь говорить с ним, чтобы у него не сложилось впечатление, что ты не видишь смысла в обсуждении чего либо с ним, как это вышло у вас в прошлый раз! И не смей рыдать, ты же мужчина, в конце концов! Зачем тебе бицепсы, если ты не можешь сдерживать свои слёзы, когда друг болен и другу нужна поддержка!

Марку надоедают мои нравоучения, он злится на меня, а мне этого только и надо: злой он точно не расплачется там. Мне легче, я вижу Алекса каждый день, он меняется у меня на глазах, но если меня совсем уж мучает отчаяние и усталость — я тихо рыдаю в ванной, когда Алекс спит, и к моменту его пробуждения, как правило, уже сияю улыбкой.

Марк спустился скоро, минут через двадцать — не надолго его хватило… Предлагаю ему кофе, на что он отвечает:

— Лучше дай чего-нибудь покрепче!

— Ты же за рулём!

— Я с помощником, он сядет за руль.

Даю ему бокал и бутылку виски. Себе делаю кофе, и мы садимся на мягкие диваны у самой стеклянной стены, ведь вид на море сегодня просто обворожителен: морозное небо залито розовым светом, а море шумное, тёмное, покрыто мелкими белыми барашками волн. Спрашиваю:

— Ну как всё прошло?

— Нормально. Но выглядит он ужасно, сомневаюсь что то, что ты говоришь правда. Ему явно недолго осталось. Он хотел встать, но не смог.