Моногамия - [194]

— Ладно, хорошо, я поняла. Ты прав. Ты всегда прав. За эти два часа, что я плавала до Сиэтла, я уже есть хочу, как голодный волк зимой. Что тебе Эстела приготовила?

— Ничего, я отпустил её пораньше с детьми. Совсем не подумал, что ты голодная можешь вернуться! — он занервничал, потому что вопрос моего своевременного питания был самым больным его вопросом ввиду моей худобы, которая, надо отдать должное, уже давно перестала бросаться в глаза — счастливая и сытая жизнь рядом с Алексом явно шла моей фигуре на пользу.

— Как это она посмела оставить тебя без еды?

— Я сам сказал ей ехать!

— Но у самой то голова на плечах должна быть! Если не успевала — сказала бы мне, я бы приготовила! Как так!? Все разъехались, а ты тут остался совершенно один, да ещё и голодный!

— Ну-ну, не злись! Сейчас пиццу закажем!

— Какая пицца!? Посмотри в окно! — а за окном началась настоящая пурга, и снег перестал таять на белом мраморе террасы, а уже полностью покрыл её нетолстым белым ковром.

— Правда, зима пришла! Пицца не поедет к нам… Но! Есть кусок кекса — Эстела отрезала от того, который увезла с детьми. Я накормлю тебя кексом и напою чаем!

— А я тебя чем накормлю?

— Ты знаешь, как кормить меня… — горячее дыхание обдаёт мою щёку своим поцелуем.

Но я не поддаюсь, я же приземлённая натура:

— Сейчас пойду на кухню готовить, как нормальная жена, — улыбаюсь ему, а он мне, мы словно играем в игру «Кто кого больше любит?» — Тебе чего хотелось бы?

— Мне бы хотелось взять тебя сейчас на руки и отнести в нашу постель…

— Алекс! На пустой желудок сексом занимаются только студенты, а мы с тобой давно уже вышли из этого шикарного возраста!

— Не сексом, а любовью, сколько повторять… — мягко и ласково негодует мой супруг, улыбается нежнейшей улыбкой и заглядывает мне в глаза, ищет в них чего-то…

— О! Я знаю! Приготовлю пиццу! Знаю рецепт, на который уйдёт не больше двадцати минут! Когда живёшь одна с тремя детьми и при этом работаешь, такие рецепты не просто выручают, они спасают порой! — я воодушевлённо выскальзываю из внезапно ослабших рук Алекса и направляюсь на кухню.

Flora Cash — Nightmare

Лишь обернувшись, спустя мгновение, обнаруживаю на его лице мрачность и уже на пути к кухне ругаю себя за произнесённую, не подумав, фразу. После последних болезненных и максимально близко подошедших к трагическим событий Алекс стал ещё более раним: любое напоминание о плохом или потенциальная угроза нашему тихому миру повергали его в глубокое уныние, а порой даже в отчаяние. Мне было очень тяжело взаимодействовать с ним в такие моменты, ведь я — человек чёрствый и утешать не умею совершенно. Вот в это мгновение мне следовало бы бегом вернуться к нему, исцеловать всего, и сказать, что-то вроде «Как же хорошо, что теперь у меня есть ты!», но увы, это совершенно не в моём духе: я не умею нежничать, я могу приласкать и то тогда только, когда меня об этом попросят. К этому моменту я уже начинала понимать, что Алекс, будучи аномально нежным не только в своём отношении к близким, но и внутри себя, он, вероятнее всего, очень страдал от недостатка ласки с моей стороны. Думаю, он подсмотрел у детей, как работают нежность и ласка в моём специфическом случае:

— Лера, Лерочка — слышу его шёпот у своего уха, и чувствую, как сильные руки мягко заключают мой живот в кольцо нежности, — пойдём после ужина в ванну! Ты замёрзла, я согрею тебя!

— Хорошо, — отвечаю ему мягко и улыбаюсь, ведь муж мой явно пережил приступ мрачности и теперь снова в игривом настроении.

— Я бы хотел, чтоб ты помыла меня так, как когда я болел… — говорит он робко, и я догадываюсь, чего он хочет — это ласки, нежные поглаживания по его коже, поцелуи, блуждания моих пальцев в его прядях, касания наших тел кожей к коже, и всё это без малейшей сексуальной подоплёки — только ласки сами по себе, ради ласок и нежности, во имя выражения взаимной любви, о которой мы никогда не говорим…

— Хорошо, — отвечаю, — я помою тебя!

Потом мы пьём кофе с молоком и едим пиццу и всё это почему-то сидя на полу, скрестив ноги на белом пушистом ковре у рабочего стола Алекса. У него босые ноги, хотя сам он одет в сине-серую серебристую рубашку и джинсы, ведь сегодня пятница — день, когда в американских компаниях традиционно упраздняется дресс-код. Эти обнажённые ступни, скрещенные на полу, напоминают мне очень давно ушедшие пять дней из нашей юности, проведённые в Париже, и девушку с именем, как морской полудрагоценный камень, которая, сама того не зная, своим внезапно вспыхнувшим чувством совершенно искривила траекторию наших с Алексом судеб…

Мой муж смотрит на меня мягким, полным любви взглядом, улыбается и жуёт пиццу.

— Ты знаешь, очень вкусно для такого быстрого рецепта! — хвалит меня он.

— Я рада, что ты доволен! Завтра приготовлю тебе большой кусок мяса!

— Почему мяса? — смеётся он.

— Потому что мужчин надо кормить мясом, чтобы они хорошо работали.

— Разве я плохо работаю? — купает меня в своей улыбке, улыбаясь не только ртом, но и глазами.

— Ты работаешь замечательно, дорогой мой, но порядок — есть порядок! Мужчинам нужно готовить мясо. И побольше!