Моногамия - [172]

«Артём, прости меня. Прости. Прости. Прости. Если когда-нибудь ты найдёшь в себе силы сделать это и поговорить со мной, я брошу всё и примчусь туда, куда ты скажешь. Дети любят тебя очень. И я всегда буду считать тебя родным человеком.»

Алекса всё не было, он не возвращался, и чёрные мысли уже ползли в мою голову. Наверное, он решил остаться с ней, поддержать её. Наверное, рядом с ней ему легче выносить чувство вины. Тут меня ослепила, наконец, догадка, вот она — её цель. Эта вина, она привяжет его навсегда к ней, ведь только рядом с ней, он не будет ощущать себя таким подонком…

О чём мы думали оба, совершая то, что мы совершили на пляже? А мы думали вообще? У каждой медали есть две стороны, у всякого творения есть множество взглядов на его совершенство. То, что со стороны выглядело безрассудным, постыдным, развратным, похотливым, для нас было, на самом деле, чем-то болезненно долгожданным, чем-то спасающим нас, исцеляющим, чем-то, чему мы не могли противостоять, и это не сможет понять никто, кроме нас двоих. Наши истерзанные души выболели настолько, что благоразумие уже не казалось такой уж важной вещью в тот момент.

За безрассудство мы получили наказание теперь. У меня возникло чувство, что Габриель каким-то чудом попали в руки ниточки, дёргая за которые, она может манипулировать и мной и Алексом. Как? Когда это произошло? Чёртов очкастый подросток! Могла ли я представить себе всё это тогда, когда она, провалившись в нашем диване, вечно в наушниках и своих ужасных очках жалобно разглядывала моего красивого мужа? Который сам, к тому же, не сводил глаз с меня… О, Боже! Как же она должна ненавидеть меня… Как гениально она скрывала это последние два года! Просто невероятно, почему же я не подумала об этом раньше? Я всегда опасалась Кристен и Анны, как же глупа и слепа я была!

Алекс не вернулся, и к вечеру я почувствовала, как снова погружаюсь в темноту. Если он не приедет, я не знаю, как смогу пережить это, и смогу ли. Говорю себе: «Ничего, у всякой проблемы есть решение, главное — он всё ещё любит меня. Отсюда и будем плясать.» Если уж другие дёргают за ниточки, почему бы и мне не попробовать. Я придумаю что-нибудь, обязательно придумаю, раз уж она хочет воевать, значит повоюем.

С этими мыслями я направилась в восточную часть дома, ту, которая находится над гаражами, чтобы посмотреть, не приехал ли он. Внезапно услышала шелест колёс по гравию, выглянула во внутренний двор: это машина Алекса. Внутри меня всё затаилось: я вижу, как он паркуется, выходит из машины, постриженный коротко и красиво, открывает дверь и долго копается на заднем сидении. «Чёрт, что он там делает?».

Через мгновения он выпрямляется и на руках у него Анабель.

Я поняла, что войны не будет. Во всяком случае, с моей стороны. Он вернулся, и не сам, а со своим ребёнком — все самые главные для него люди должны быть в одном месте, все рядом с ним, все подле него.

Мне не нужно слов, всё ясно итак — мы будем вместе. Габриель недооценила его или его чувство?

Мы встретились в холле. Алекс, непохожий на себя из-за короткой стрижки, уверенный, сильный, такой как всегда. От утренней подавленности не осталось и следа. Что с ним произошло?

— Привет, — говорит он мягко и целует меня в лоб. — Ты не против, если Анабель поживёт какое-то время с нами?

— Конечно, нет, Алекс. Ты же знаешь, как я люблю её. А что с Габриель?

— У неё временное лишение свободы в психушке. Я ей организовал исправительный отдых.

Я оторопела:

— Что?

— Ты не поверишь, — сказал он, и глаза его смотрели так остро и так свирепо, что мне показалось, они снимут с меня скальпель. — Она сделала это специально и сознательно! Не вызвала врачей, не пыталась родить сама, она думала, никто не поймёт этого, но врач осматривавший её, уверен в этом.

— Конечно, она сделала это специально, Алекс. Это же было сразу ясно.

Он уставился на меня одновременно гневно и удивлённо:

— Как, ты ещё утром знала об этом? Но ты ведь сказала, это наша вина!

— Конечно наша, а чья же ещё Алекс, она ведь сделала это из-за нас! Это мы с тобой устроили показательное порно выступление на пляже. Я же предупреждала тебя, что мы не можем с ними так поступить. Вот и последствия.

Он был ошарашен, казалось.

— Ты настолько хорошо её знаешь…

— Но жил при этом ты с ней!

— Она меня никогда не интересовала, всё дело в этом.

— Ты же говорил, что у вас почти семья с ней, и ты думал, что у вас всё получится!

— Мало ли, что я там говорил, — ответил он нервно.

В его душе не было и следа вины или разочарования. Меня поразило это. Вечером уже в постели он стал лосниться, прося секса, а я просто опешила:

— Алекс, как ты можешь, после того, что случилось сегодня?

— Что случилось, то случилось, — ответил он. — Я хочу жить. Жить нормальной, полноценной жизнью, у меня есть ты, есть наши дети, и я не собираюсь хандрить из-за ошибок. Ничего уже нельзя изменить. Можно только вынести верные уроки. И я хочу, чтобы эти уроки в первую очередь вынесла ты!

Он говорил со мной теперь уже очень строго, резко, жёстко, как Президент Совета Директоров, кем и я являлся. Сейчас этот отточенный до мастерства тон был обращён ко мне: